Я стоял на невысокой вышке, но и этой высоты было достаточно для обозревания окружающего пространства. Послышались крики загонщиков, я развернулся в сторону криков, успокаивая ретивое сердце глубоким дыханием. Куда там! Бесполезное занятие. Это всё равно, что гол, забитый в ворота твоей команды, считать голом в ворота противника. Пустое занятие. И тут же я услышал со спины шорох и хриплое дыхание, а развернувшись, увидел последнего маленького свинёнка, наполовину скрытого кустами. «Разиня!» — обозвал я себя и, не целясь, выстрелил. Конечно же, промахнулся. Самобичевание продолжалось минут десять, как только я себя не ругал, продолжал бы и дальше — внимание привлёк огромный чёрный зверь, бегущий наискосок от меня. Кабан! Высока была трава, но и она доходила ему чуть выше брюха. Я медленно приподнял ружьё, прицелился — оно ходуном ходит в руках, в такт ударам сердца мотается вверх-вниз. В метрах пятидесяти зверь остановился, уставился на меня. Выстрел свалил его мгновенно. Я не видел его через высокую и густую траву, а только наблюдал за высоко взлетающими кочками. «Может быть, контузия», — подумал я и ещё одну пулю послал туда, откуда вылетали кочки. Кабан тут же затих. С ружьём наизготовку я осторожно пошёл к своей добыче. Кабан был мёртв. Я стал рассматривать, куда же попали пули. И был несказанно удивлён: одна попала под ухо, туда я и целился, вторая в глаз (это уже вслепую, через заросли, когда стрелял).
От счастья хотелось петь и кричать, что не посрамил отечества. Потом успокоился и стал глазеть по сторонам.
— А это что ещё такое? — спросил я сам себя, увидев что-то рыжее, мелькнувшее в траве. — Лисица?
Меняю пулю на дробь, жду появления очередной жертвы. Прыжок и выстрел совпали. Увидев свою добычу, я огорчился ещё больше, чем в первый раз: я нарушил условия охоты, стрелять косулю, какой бы величины она не была, нужно только пулей. Я убил её дробью. Что подумают обо мне «короли» охоты, что скажут!
Треск справа смыл мои переживания. Там бежал кабан, не уступающий по величине первому. После выстрела он прибавил бега, второй выстрел тоже не остановил его, но что он не жилец я понял по тому, как вломился он в кусты.
Поднялся сильный ветер, мне не сидится на вышке, хочется пойти по следу. У меня остался один патрон с пулей, я знаю, как опасно преследовать кабана-подранка, но… очень хочется. И это «очень» взяло верх. После первого выстрела вижу: сразу же пошла обильная чёрная кровь, вторая пуля застряла в сосне. Подхожу к кустам лозняка и ещё какой-то колючей поросли, заглядываю в проходы, от шороха кустов вздрагиваю и направляю броском туда стволы. Тихо. Запах кабана слышится явственно. Обошёл кусты с одной стороны, выхода нет, с другой — есть след и кровь, ведёт он к другим кустам. Бреду туда. К моему счастью, и этот кабан был мёртв.
Минут через двадцать ко мне подошли загонщики. Один из них остановился перед вышкой и что-то сказал.
— Цвай швайн, — показал я ему два пальца для пущей убедительности.
— Дранк? — показал он на лес.
— Найн. Капут цвай швайн унд айн… — тут я приложил пальцы рожками к голове, забыв название косули. Немец не понимал сказанного. Тогда я слез со своего постамента и провёл его к добыче. Он долго рассматривал первого кабана, потом столько же меня и моё ружьё ИЖ-54, насмотревшись, поднял большой палец и сказал:
— Кёниг шиссен!
«Королевский выстрел», понял так я слова немца и был польщён высокой оценкой моих скромных успехов в их «Королевской охоте».
На сборе и выкладке трофеев опять играли гимн погибшим животным, награждали отличившихся охотников еловыми веточками на шляпе, пили водку и громко разговаривали. Захмелевший начальник связи полка, обняв тощего барона, тряс его за плечи и втолковывал, что наша русская браконьерская охота намного интересней их королевской. Барон ничего не понимал и согласно кивал головой, постно улыбаясь связисту. Несколько раз он пытался под каким-то предлогом освободиться от разговорчивого русского, но тот находил его, крепко обнимал за шею и продолжал:
— Понимаешь, жабья твоя душа, что испытывает браконьер в каком-нибудь заповеднике? Нет, не понимаешь, да и никогда не поймёшь, потому что живёте вы как в цирке: дрессировщик махнул этим, как его, кнутом, — все сели, махнул ещё — все встали, подал на кончике шпаги кусок мяса — съели и опять все ждут команды. Так нельзя жить. Скучно так жить. Ты думаешь, русскому охотнику мясо так уж нужно? Дудки, вот! — связист показал барону кукиш. — Не нужно! Ему нужна острота ощущений. А ты: «кёнинг ягдт», «кёнинг шиссен». Не можете вы без короля, а мы можем. У нас каждый может управлять государством, это в Конституции записано, а у вас шиш! — связист опять поднёс к большому носу барона кукиш. — Нельзя так издеваться над народом, он теряет от этого самостоятельность, теряет остроту ощущений, живёт, как робот. Плохо живёт.
Не знаю, сколько бы ещё душил связист в объятиях нордического барона, но по рации поступила нам команда вернуться в полк.