Над окошком месяц

Насколько много было проглочено нами заразы, узнали мы, когда через полгода хотели передать Ростовскому заводу для первого ремонта вертолёт Ми-26. Его долго мыли и чистили всем полком, всеми имеющимися порошками и смесями, и, тем не менее, завод не принял его, заставили перелететь на военный аэродром, чтобы не загрязнять заводской, и там группа специалистов под моим руководством тёрла и мыла его ещё неделю. Приняли. Со скрипом, оговорками, но приняли. Только никто из рабочих завода не подошёл к нему ближе пушечного выстрела. Профсоюз поставил условия дирекции, по которым каждого рабочего, согласившегося поработать на этом вертолёте, считать чуть ли не героем, осыпать деньгами и почестями, соответственно. Дирекция не приняла этих условий, и вертолёт, как и все остальные в полках, сгнил на отведённом могильнике.

В первый год, да и в последующие, многие участники этой эпопеи, их называют ещё «ликвидаторами», ушли в мир иной или стали инвалидами. На примере одного полка, где больше всего молодых офицеров, было заметно, как подкосил людей Чернобыль. Из розовощёких крепышей они превратились в бледных, одутловатых, уставших людей.

Почти всем «ликвидаторам» дали льготы по статье 19 Закона Республики Беларусь, но Президент усмотрел в этом посягательство на народное добро и единолично их отменил. Говорят, против этого выпада был Конституционный Суд, Парламент, вроде, тоже что-то сказал против, но… И нередко можно было увидеть, как крепкие, упитанные ребята выталкивают из троллейбусов и электричек бывших своих героев, спасших половину земного шара от гибели, за то, что они позволили себе не заплатить за проезд, пользуясь этим правом по Закону.

Мои личные заслуги оценены по достоинству, я награждён орденом «За службу Родине в вооружённых силах СССР» третьей степени. Если бы и обошли с наградой, я и тогда не был в обиде, ведь не за ордена и медали служил.

Аварии и катастрофы и здесь не исключение, их можно частично предупредить, но исключить мы не в силах. Птицы рождены для полёта, но и те гибнут, встретившись с разными обстоятельствами, ставшими для них роковыми. Бьются они о провода высоковольток, бьются о самолёты и вертолёты, погибают от острых когтей хищников, гибнут и хищники, не рассчитав свои силы и возможности.

Разбивается маленький тихоходный самолётишко Ан-14, «Пчёлка», и уносит жизни нескольких человек, среди них знакомого мне ещё по Германии командира дивизии. Симпатичный, вежливый, воспитанный офицер и командир, ему бы жить и жить, командовать бы корпусом, армией, ВВС страны, а он так нелепо погиб. Какая-то сволочь, на совести которой десятки загубленных жизней, живёт, адвокаты и прочие умники находят оправдания его преступлениям, обвиняя при этом всех и всё, только не преступника, и плодятся они, как грибы в дождь. А цвет нации, достойные люди, гибнут во имя долга, во имя чести страны, и часто остаётся это незамеченным.

Как-то в Боровухе, где сидел наш вертолётный полк, представили мне паренька, который просился на должность бортового техника. Внешне и поведением он мне сразу понравился. Высокий, симпатичный, спортивный, взгляд твёрдый, уверенный. Служил в полку ВДВ в этом же гарнизоне. Закончив службу, ушёл в гражданскую авиацию с одной мыслью — никогда больше не связываться с армией. Продержался в таком положении полгода и понял, что без армии не может. Всё не так, как надо, на этой гражданке. Я помог ему: он стал, как и хотел, бортовым техником на боевом вертолёте Ми-24. Бывая в этом полку, я всегда интересовался службой моего протеже. Однажды, не прошло и года, как мне сообщили, что он погиб в Афганистане в первые же дни своего там пребывания. Для меня это стало ударом, я, понимая умом, что моей вины в его смерти нет, всё же считал себя виноватым. Если б мог предугадать исход нашей беседы, никогда бы он не получил моей поддержки, более того, я бы сделал всё возможное, чтобы его желание так и осталось желанием.

В первый же вылет погиб там и штурман этого полка, скромный до застенчивости тридцатилетний майор. Очень жаль их всех, не ко времени ушедших, очень…

Служба становится мне в тягость, и я принимаю твёрдое решение уйти в запас, как только придёт срок. Живу надеждами изменить в корне образ своей жизни. Буду чаще ходить в театры, запишусь в центральную библиотеку, познакомлюсь с издательствами и редакциями журналов, у меня много написанного, ещё больше предстоит написать, обработав многочисленные записки, заметки, их у меня стопы. Займусь охотой и рыбалкой, времени-то будет девать некуда. Куплю мольберт, кисти, краски, вспомню своё детское увлечение. Помнится, я даже хотел поступать в художественное училище. Короче говоря, начну жизнь сначала.

Пришло это время. Новый мой начальник (земляк ушёл на пенсию) попытался отговорить меня от этого «поступка», предложил даже вышестоящую должность, но решение моё было окончательным.