Над окошком месяц

Мой последний офицерский отпуск. Я еду к отцу в Сибирь. Как хорошо там сейчас, в разгаре зима, и, самое главное, спешить никуда не надо. Избушка в снегу, серебряный месяц, вьюга ночами, снег по пояс, лыжи, ружьё, лес — что может быть лучше этого!

Перед Красноярском узнаю, что поезд на моей станции не останавливается, работники поезда пожимают плечами, удивляются, почему мне продали в Москве такой билет. «Да, раньше в этих Заларях скорые останавливались, только когда это было». Иду к машинисту. «Конечно, я бы остановился, — говорит он, выслушав меня, — да только я меняюсь раньше; подойди, — советует, — после смены, может, согласится новый». Согласился, добрый человек, чем удивил и напугал станционное начальство Заларей. Оно высыпало на пути встречать нагрянувшее внезапно, а значит, с дурными намерениями, начальство, а тут… идёт с чемоданчиком в руках, то растворяясь, то проявляясь в утреннем тумане, человек, совсем не похожий на злого инспектора.

Перестройка и «демократы» сделали своё чёрное дело, и в маленьком сибирском районе перестал ходить рейсовый автобус, не работает почта в селе отца. Не доехать, не позвонить. Хуже стало, чем было во время войны, там хоть почта работала, и престарелый инвалид или девчушка в больших не по росту сапогах регулярно разносили по избам армейские треугольники желанных писем и страшные извещения о геройской смерти или отца, или сына, или брата… На околице села я долго ждал попутки, вспоминалась юность, когда так же один или с друзьями ловил попутку, чтобы добраться до соседнего села или района, и вот опять вернулось то время… Ждать пришлось долго. Подкатил «Москвичек», хозяин наотрез отказывался подбросить меня до Холмогоев потому, что это лишних пять вёрст. Я сказал, что не просто так он меня повезёт, что заплачу. Согласился. По пути разговорились, оказалось, что он хорошо знает моего отца, братьев, а по линии мужа сестры так и роднёй мне приходится. Только это не сказалось при расчёте — он взял с меня десятикратную стоимость проезда. Как тут было не вспомнить поговорку: «Сват сватом, брат братом, а денежки любят счёт!»

С отцом мы не виделись года три-четыре. Изменился старик. Ссутулился. Живёт один вот уже четырнадцать лет. После смерти мамы сёстры мои хотели, чтобы отец обзавёлся новой женой, были у них на примете такие же одиночки, только я был против, хотя не настаивал на этом. Мне дорога была память мамы, и я считал предательством видеть в её доме, на её месте другую женщину. Да и было тогда отцу шестьдесят шесть лет, критический не только для женитьбы, но и для жизни возраст. Сказал же ему, что он волен поступать, как посчитает нужным. Он остался один. Считаю, что правильно поступил. Мне известны случаи, когда, похоронившие жену или мужа, тут же обзаводились другими, объясняя свой поступок вескими причинами, но среди которых не было долга перед памятью человека, с кем прошла жизнь. Стёр человек эту память, как мел с доски. Сплошной прагматизм. Нет, прав был мой отец, оставшись одиноким до конца своих дней. Может быть, поэтому и мы, дети, относились к нему нежно и бережно, хотя для упрёка, что ты мог бы быть и лучшим сыном, всегда находилось место.

Выпили с отцом по чарке, посудачили про житьё-бытьё… Отец пожаловался на боли в желудке. Я попытался успокоить его. «У меня тоже такое бывает, — сказал я, — а мне ведь не восемьдесят; не обращай на это внимание, твой гастрит и успокоится, — сообразив, что напрасно старается». Но это был не гастрит. Об этом я узнал, вернувшись в Минск, а через полтора года не стало и отца.

За забором у отца две машины напиленных дров. Вот уж удача! Намахаюсь топориком от души! Я запретил ему брать топор, чтобы он не испортил мне отдых. Активный, разумеется. Другого я не приемлю.

На другое же утро я убежал в лес. Прошёлся по знакомым местам. Что-то уже изменилось. Заросли травой и кустарниками поля, провалились крыши летников, видна бесхозяйственность во всём, а отсюда и запустение.

«Ничего, — успокаивал я себя, глядя на полуразвалившиеся постройки, — скоро пройдёт время хаоса. Из этой круговерти, где всё смешалось, на поверхность выберется лидер, настоящий, а не бутафорный, кому небезразлична судьба государства, судьба народа, и народ, ещё не потерявший надежды на справедливость, поддержит его. Справедливость, как в сказке, восторжествует. Будут проведены, нужные народу реформы, раз и навсегда покончат с единовластием зажиревшей партии, обленившейся настолько, что возразить бестолковым горлопанам не может. По-настоящему народ станет хозяином своей страны, всё расставит по своим местам, воздаст всем по их заслугам. Всё будет, как надо, как должно быть!»