Над пропастью

– Куда хочу, туда и иду,— огрызнулась Маша, умоляюще глядя на него.

Он свернул на тропинку, срезая угол. Проходя через заросли карагача, он отклонил рукой жесткую ветку, которая спружинила за его спиной и хлестнула идущую следом Машу по лицу. Физическая боль и душевная обида вместе взятые вдруг вырвались наружу: она села на тропинку и разрыдалась. Он сделал еще несколько шагов, затем вернулся, постоял молча и сел рядом. Наревевшись, Маша затихла.

– Прошу тебя, езжай домой! Скажешь, искала — не нашла.

– Ты пропадешь без меня,— ответила она.

– Кто тебе это сказал?

– Ты!

– Когда? — удивился он.

– «Не вынес разлуки с тобой. Не мог ни есть, ни спать. Отупел от переживаний». Это твои слова!

– Не помню... Наверное, бредил.

– А как просил у меня прощения, тоже не помнишь? Говорил, что больше всего боялся, чтобы у меня опять не разболелся желудок на нервной почве. Как радовался, что мы снова вместе...

Иван молчал, повесив голову. Потом вдруг спросил:

– Куда ты хотела, чтобы мы уехали — в Париж, в Нью-Йорк?

– В Новую Зеландию.

– Интересно! Пожалуй, я бы не отказался там пожить, когда в Северном полушарии зима. Я люблю лето. — Он вздохнул: — Но мне нельзя. Может быть, через год-другой, когда настанет пора брать патент. Тогда, чтобы обезопасить и продлить жизнь в родном отечестве, мне придется сдаваться на милость врагам или же делать новое изобретение, внедрять его и не раскрывать секрета.

– Сделаешь. Что тебе стоит?

Он улыбнулся, поглядев на нее.

– Есть у меня одна идея... Но сейчас я этим заниматься не хочу — надоело сидеть взаперти. Теперь ты понимаешь, что тебя ждет?

Она молча прижалась к его плечу.

– Тогда надо снарядить тебя как следует. Я сделал ошибку — не запасся стальной шиповкой для обуви... Думал — успею пройти перевал до того, как ляжет снег. Хотел спуститься вдоль Чилика до Курментов, переправиться и затем подняться к озеру Кульсай. На берегу озера находится правительственная дача, пустующая одиннадцать месяцев в году. Два года назад за ней присматривала русская семья — муж с женой. Замечательные люди! Николай служил у нас на Дальнем Востоке. Так что мы с ним почти земляки. Думаю, они не откажутся приютить у себя двух скитальцев. Тем более им там скучно одним: дети выросли и разъехались кто куда.

– Ты мне ничего об этом не рассказывал.

– Я скрывал это от всех на такой вот случай.

– А что если нам нанять вертолет? Я боюсь — ты после болезни...

– Зачем? Туда можно доехать на автобусе или на попутках. От Алма-Аты до селения Курменты вкруг гор всего триста километров. Из них лишь последние сорок километров — грунтовая дорога, остальные — асфальтовое шоссе. А от Курментов до Нижнего Кульсая несколько часов ходьбы. Еще есть Средний Кульсай и Верхний Кульсай. Я их все тебе покажу. Ты такой красотищи не видела. Нижний, конечно, самый красивый. Николай разводит в нем форелей для отдыхающих. У них там полное домашнее хозяйство, все свое: молоко, мясо, рыба, яйца. Сами пекут хлеб. Ты ела когда-нибудь домашний хлеб? Лакомство! Вот чтобы научилась печь хлеб, доить корову... Только овощи там не все вызревают и фрукты привозные, из долины. Ну и так за чем-нибудь приходится ездить на лошади в село.

– А вдруг они там уже не живут? — спросила Маша.

– Может быть и такое,— ответил Иван. — Отсюда много русских уезжает в Россию. Некоторые возвращаются обратно, не найдя там ничего хорошего для себя. Ладно, чего гадать — съездим и узнаем. Ну пойдем! А то расселись, как цыгане. — Он встал сам и подал руку Маше, вгляделся в ее лицо. — Больно было?

– Нет, не очень. Обидно...

Он поцеловал ее в щечку, на которой чуть виднелась розовая полоса, и в губы...

– Ваня, я давно хотела у тебя спросить: а как же секретное производство, куда имеешь доступ лишь ты один и куда ты должен регулярно наведываться?

– Могла бы не спрашивать,— на ходу отвечал Иван. — Чтобы я да не решил такой простой инженерной задачи!.. Производство работает, секреты надежно защищены. С этой стороны я не жду никаких сюрпризов. Меня беспокоит другое. Недавно я узнал, что институт и лично Барчука обхаживают наши зарубежные конкуренты. В свое время Феликс Евстратович запретил мне заниматься в рабочее время интересующей меня темой. Хотя сам не раз рылся в моем столе — больше некому — интересовался моими наработками. Теперь, наверное, локти кусает... Так вот, я не знаю точно: что ему известно? Знаю только, что немногое. Флягин, которого он наверняка примет обратно, информирован и того меньше... Ну да бог с ними!

4