Над пропастью

Но сейчас ни о чем таком думать не хотелось. После городской тесноты и затворничества дух захватывало от раскинувшихся перед глазами широких просторов. Позади него, в центре огромного зеленого плато белел купол астрономической обсерватории, и было что-то фантастическое в этом зрелище. Слева и справа горизонт заслоняли заросшие у подножий тянь-шаньскими елями горные хребты, протянувшиеся на многие километры и где-то там, за изгибом упирающиеся в поперечный скалистый хребет, который, в свою очередь, примыкал к главному, возвышающемуся над всеми остальными.

В этот гигантский каменный лабиринт и отправился Морозов, выбрав нехоженый маршрут. Очень скоро, из-за обрушившихся на организм нагрузок, он перестал замечать величие и красоту девственных пейзажей. Хотя он сохранял отличную физическую форму, общая растренированность поначалу показалась катастрофической: каждая клетка тела изнемогала от напряжения; сорокакилограммовый рюкзак (при собственных шестидесяти пяти) тянул на все сто. После первых же километров заныли мышцы ног, потом заболело ахиллесово сухожилие. Но его это не пугало. Он знал, что будет и хуже, что скоро, несмотря на попону из свернутой рулоном куртки, от рюкзачных лямок заломит в плечах. Одна боль будет соперничать с другой, но постепенно тело пообвыкнется, сознание притерпится, и начнется тяжелая монотонная работа: ритмичные шаги, как в замедленном кино, частое глубокое дыхание в разреженной атмосфере, мощный сердечный пульс. В конце концов придет и так называемая мышечная радость, и он с удовольствием будет переносить нагрузки.

На третий день он выступил пораньше, чтобы успеть пройти перевал. Утреннее солнце осветило восточные склоны гор, западная сторона еще стыла в тени. После обеда он понял, что совершил ошибку, напрасно доверившись указаниям чабана, а не карте, и свернул не в то ущелье. Путь ему преградил становой хребет почти километровой высоты, наполовину заваленный мелкими каменными осыпями: по его крутым зыбким склонам можно карабкаться сто лет с одинаковым успехом. Чтобы попасть в соседнее ущелье, судя по всему и ведущее к перевалу, надо было вернуться назад и потерять при этом день либо перелезть через боковой хребет не меньшей высоты и крутизны, но состоящий, по крайней мере, из твердых скал, за которые можно цепляться. Морозов, не колеблясь, выбрал последнее.

Несколько раз он зависал над пропастью, стараясь уравновесить огромный, выше головы, рюкзак. Ему всегда бывало не по себе, когда он смотрел вниз с балконов городских многоэтажек. Сейчас он глядел с высоты птичьего полета и не испытывал никакого страха. Под ногами, как на топографической карте, виднелись пятна зеленой растительности, серые каменные россыпи и ниточка горного ручья, извивающаяся среди них.

С высоты четырех тысяч метров открылся полный обзор — от горизонта до горизонта. Как спины сказочных драконов, громоздились скалистые хребты и заснеженные пики. В сотне километров к югу, сливаясь с небом, белели вечные снега Большого Тянь-Шаня. И даже небо над оставшейся позади долиной смотрелось будто не снизу, а сбоку: затянутое дымкой над землей, выше оно окрашивалось голубым, затем синим и наконец фиолетовым, уходящим в темный космос. Словно летишь на самолете.

Наверху Морозова ждал новый сюрприз: менее крутой и почти не освещаемый солнцем, противоположный склон оказался полностью завален снегом. А у него не было даже шипованной обуви. О том, чтобы спуститься обратно без страховки и с тяжелым грузом за спиной, не могло быть и речи. Оставалось бросить рюкзак, и пусть катится по снежному склону. Самому же вернуться, обогнуть хребет и подобрать внизу то, что уцелеет.

Было прохладно. Морозов надел на себя утепленную куртку и сел, чтобы обдумать еще раз, как с меньшим риском и без потерь выбраться из ловушки, в которую сам себя загнал. Рюкзак, конечно, жалко — настоящий горный, еле нашел такой в магазинах двух городов, да и снаряжение всякое... А главное, где гарантия, что докатится до низа, а не зацепится и не провалится где-нибудь посредине? Тогда — прощайте, горы.

Ну нет, не для того он сюда шел, чтобы пасовать перед трудностями. Горы тем и прекрасны, что цель здесь ясна: вон она, всегда перед глазами, как бы далека и высока ни была, и достижение ее зависит только от тебя, твоей воли, выносливости и смекалки — борьба в идеальном виде, чего не бывает в цивилизованном обществе, где цели призрачны, а успех зависит от «команды», от человека же требуется лишь умение играть по ее правилам — суррогатная борьба, а значит, и жизнь! Стремление к идеальному, в разной степени, свойственно каждому. Ему же, ученому-физику, сам бог велел...