Над пропастью

Венцом моих переживаний в те дни стал странный сон, не забывшийся через короткое время, как это обычно бывает со снами, а наоборот — врезавшийся в память. Приснилось мне, будто кто-то без моего ведома поменял мою скромную надежную квартиру на огромный дом с множеством больших комнат с высокими потолками — больше и выше, чем у Ивана, украшенный всякой лепниной, резьбой, мраморными колоннами,— дворец, одним словом. В душе у меня тут же возник протест: как так, без моего согласия! А сам тем временем осматриваюсь, прицениваюсь. Выглянул в одно окно — асфальт весь в мазуте, бензовозы какие-то,— где же мои дети гулять будут? В другое — дикий пустырь, в третье — то же самое. Иду в прихожую — там какие-то темные личности, руку суют в знак приветствия. Мне им руки подавать не хочется, но, переборов себя, подал. А сам смотрю на двухстворчатую трехметровой высоты дверь — надо бы запереть от непрошеных гостей. Но замок на двери конечно же чужой, и даже если и запру — ключи могут быть у кого угодно. Стал закрывать — бесполезно, вторая створка не закреплена, задвижки вырваны с мясом. Пришлось оставить пока как есть. Гляжу: темные личности впускают через окно других, уже чистых жуликов, и успокаивают меня — пустяки. А жулики тем временем схватили первое попавшееся — и обратно в окно. Тут я начал сознавать безнадежность ситуации, в которую меня загнали, и даже не стал закрывать окно — не до вещей уже, хоть бы без жилья не остаться. Той-то квартиры нет, надо эту спасать. Только я так подумал и наладился было выпроваживать чужаков, шастающих по всему дому, как вдруг выползает огромный ядовитый паук — и на меня. А тех не трогает. В итоге выпровоженным оказался я.

Проснулся — не могу понять, о чем сон? Если б Ивану такое приснилось и он мне рассказал, я бы сразу понял. Он ведь привык мыслить широко, и новейшая история нашей страны, а также ее настоящее и будущее ему покоя не дают. А я что? Я человек узкопрактичной направленности, обыкновенный приспособленец, мне философские сны видеть даже как-то странно.

Я расстроился так, словно не сон увидел, а явь. Сразу вспомнил Ивана, его попытку прекратить эту безнадегу. Увы! Никто не может нам помочь — ни бог, ни царь и ни герой. Даже такой вот рыцарь без страха и упрека, готовый сражаться хоть со всем миром, без раздумий отказавшийся от родных и близких ради достижения благородной цели, упертый, двужильный и семи пядей во лбу, доказавший, что умеет добиваться своего. А ведь я чуть было не поверил в то, что у него что-нибудь да получится, что он — наш мессия. А что? Все признаки налицо: и апостол Петр, с которым он меня сравнил, и Иуда с его тридцатью сребрениками, не пошедшими ему впрок. Хотя — если проводить аналогию — прихода Спасителя современники даже не заметили. А потомки его именем творили и по сей день творят такие злодеяния, что только диву даешься и с любовью вспоминаешь дикаря-людоеда Пятницу.

КОНЕЦ РАССКАЗА АНТОНА ЛЫКОВА

и, собственно, повести

ЭПИЛОГ

1

В Алма-Ату Морозов прилетел поздно вечером. Ночь пересидел в аэропорту, с любопытством присматриваясь к переменам, произошедшим на этой части некогда единой страны. Утром первым автобусом выехал к исходной точке маршрута. На подвернувшейся кстати попутке он добрался до горной турбазы, за которой кончалась всякая цивилизация и начинался Северный (или Малый) Тянь-Шань.

Здесь в его планы попытался вмешаться человек, представившийся директором: «У меня указание всех поворачивать назад. Перевалы завалило снегом, в горах сейчас опасно. За неделю пропали две группы. А меньше чем по четыре человека, мы вообще не пропускаем». Говоря это, мужчина подозрительно вглядывался в Морозова, явно сомневаясь, что он тот, за кого себя выдает, и стараясь запомнить его лицо. Морозов не думал подчиняться, но конфликтовать тоже не хотел. Он пошел на хитрость.

– Малик Калевич сказал, что пройти можно.

Имя известного в округе инструктора по альпинизму произвело магическое действие.

– О, Малик Калевич — великий турист! Если он в курсе, тогда конечно.

Для пущей убедительности, чтобы окончательно развеять подозрения, Морозов развернул карту китайских альпинистов, скопированную когда-то с личного экземпляра знаменитого инструктора, якобы для уточнения маршрута.

После обеда на пути ему повстречался чабан верхом на лошади, пасущий баранов. Вежливо обменялись приветствиями. Старик-казах держался с природным достоинством, был сдержан в расспросах, но тоже не смог скрыть удивления: «Зачем один идешь?» Морозов не нашелся что ответить. Действительно — зачем?