Над Самарой звонят колокола

Вздохнув, Данила закрыл ворота за отъехавшим в глухую ночь Антоном Коротковым. Поднимаясь потихоньку на крыльцо, подумал: «И не страшится по ночам ездить один! Теперь не мудрено и душегубам осесть на проезжих трактах… Коня остановят да и по голове кистенем…»

4

Атаман Арапов, не дав Антону Короткову, что называется, и лба перекрестить перед иконостасом, крепко взял за плечи, встряхнул и, заглядывая в лицо покрасневшими от постоянного недосыпания глазами, заторопил:

– Ну, не томи душу! Видишь, все сидим и ждем твоего возвращения. Сказывай, что видел в Самаре? Подоспели очистить город гусарские полки? Подлинно ли при тамошнем коменданте до ста солдат и боле двадцати пушек?

Атамановы помощники Иван Жилкин и Кузьма Аксак тоже встали из-за стола. Сбоку горницы на узкой лавке без спинки сидели два немолодых уже солдата. Одеты в новые, введенные незадолго до Семилетней войны с Пруссией мундиры символического, как писал в свое время в указе Петр Великий, «цвета дыма и пламени».

На канонирах были короткие, до колен, красные кафтаны с черными обшлагами на рукавах, с черными отложными воротниками и с черными лацканами. Кафтаны застегнуты на медные пуговицы. Слева на портупеях висели короткие шпаги с медными эфесами. Спереди и чуть правее – объемистые кожаные сумы для нужного канонирам подручного снаряжения: огниво, запасные фитили, медное шило прокалывать перед выстрелом картузы с порохом, отвертки, стальные протравники, которыми снимают нагар с затравочных отверстий. Через левое плечо висели на кожаных лямках «ночники» – латунные футляры, в которых оберегались от ветра и сырости тлеющие во время стрельбы фитили.

Рядом с канонирами на табуретках лежала их верхняя одежда, скинутая в теплой избе, – красные епанчи с черными подкладками.

Антон Коротков, пытливо глянув на солдат, подивился их появлению у себя дома, но ограничился лишь осмотром, ответил на вопрос атамана о силе коменданта Балахонцева:

– Гусаров в Самаре покудова нет. А что у коменданта до ста солдат и около двадцати пушек, то истинно люди сказывали.

Проговорил и увидел, как плотно поджал тонкие губы атаман, как сморщил широкий нос и повел им, зашевелив рыжеватыми усами, словно кот, которому подсунули нечто несъедобное. Потому и поторопился тут же добавить самую суть:

– Только нету боле коменданта Балахонцева в городе Самаре с его командой, унесло их буйным ветром!

Кузьма Аксак и Иван Жилкин разом выпалили:

– Как это – нету? Где ж он?

– Может, какой маневр против нас затевает? – поспешил уточнить Илья Федорович и покосился на канониров.

– Сбежал комендант, прознав, что у тебя, Илья Федорович, в команде боле шестисот казаков да с полсотни пушек. Вот так-то!

Илья Федорович медленно отпустил Антона, шагнул назад. Кузьма Аксак и Иван Жилкин дружно захохотали, прихлопывая себя по коленям ладонями. На лавке скромно улыбались канониры, посматривая на атамана, который медленно приходил в себя от нежданной и такой радостной вести.

– Так уж и бежал? – склонив голову к плечу, переспросил Илья Федорович, а глаза теплели, искрились. Губы задергались в улыбке. – Как же тебе, братец, не совестно тако пугать бравого командира? – И, крепко охватив хозяина дома, расцеловал его в губы. – Ну, садись, сказывай все по порядку. Вали, как говорят, Кострому в Волгу![15]

Сидели, слушали степенный, с подробностями рассказ Антона о его поездке в Самару, о встрече с комендантом Балахонцевым, с бургомистром и отставными казачьими офицерами.

– А когда поднялись на земляную крепость с теми главными самарцами, так и увидели – нет уже коменданта, нет и его солдат с казаками…

– А пушки? – тут же уточнил Илья Федорович. – Пушки не вывезли с бастиона?

– Пушки на неисправных лафетах так и остались лежать в бастионных окнах, все шесть штук.

Атаман Илья Федорович повернулся к канонирам. Один из них, огромен и толст, с густой темно-рыжей бородой, с темно-голубыми приветливыми глазами, которые говорили о добродушном характере, глядел то на атамана, то на Антона Короткова, слушал рассказ о незнакомом городе. Другой канонир ростом был на голову ниже первого, но в плечах довольно крепок, а лицо в крупных оспинках, и к тому же широкоротый, должно быть, от постоянной улыбки на полных губах.

– Ну вот, Наум, а ты ворчал, что комендант не оставит вам пушек. Дошли до господина Балахонцева ваши слезные прошения, есть у нас артиллерия! И в приличном числе, только поставить ее надобно будет на крепкие ноги.

Канонир Наум Говорун поправил на длинных волосах черную суконную треуголку с загнутыми вверх полями, потом медленно развел руки, без слов давая понять, что коль скоро пушки на месте, то все прочее ими, канонирами, не забыто, при себе.

Илья Федорович ласково тронул Антона Короткова за плечо, пояснил ему: