Над Самарой звонят колокола

– Казаков наскочило не дюже много, да и вся команда с пушками в Осиновку спустя час въехала. Тятька мой из трактира перебежал в омшаник, что за селом в лесу, а меня спровадил, наказав добраться до вас по волжскому льду… Я и бежал под берегом, покудова не выбрался к Винновке да не ткнулся в ваш караул.

Гаврила Пустоханов сгреб усы в кулак, мрачно постоял, потом отчаянно махнул рукой и, похоже было, сам себе бросил:

– Ну вот, только разбежался, да земля кончилась! – сгорбив спину более обычного, пошел к своему коню, и только когда подтянул все тороки[24], тяжело влез в седло. И снова укорил себя: – Говорят умные люди: не след молодого сватом посылать, без невесты останешься! А наше с тобой, Исаак, авось с дуба сорвалось… Надо было с Василием послать кого-то из служилых казаков, а не Родиона. Тот бы сумел устеречь набег супротивников.

– Война, Гаврила, а на войне все мы под единым Богом ходим, – отозвался Исаак Волоткин, не менее Гаврилы расстроенный взятием в плен атаманова адъютанта.

– По коням! – махнул рукой Гаврила Пустоханов. – Едем в Рождествено! Надобно атаману весть дать, что супротивник за день и к Самаре подступить может.

В сумерках уже отряд молча покинул тревожно затихшую Шелехметь.

Глава 5. Набат

1

Илья Арапов неспешно поправил на плечах кольчугу, чтобы легла ровно, надел короткополый кармазиновый кафтан, опоясался шелковым голубым поясом потуже. Поверх надел белый полушубок, шапку, взял с лавки меховые рукавицы. Прислушался – в передней комнате гомонили атамановы сподвижники, слышны были возбужденные голоса и среди них басистый говор Кузьмы Аксака.

Атаман толкнул дверь рукой, вошел в прихожую. Собравшиеся повскакивали с лавок – бросился в глаза незнакомый, должно быть, утром или ночью прибывший в Самару поп: молод, лет под тридцать, не более, широкая русая борода, серые глаза не по годам сурово-критически осматривали атамана. Илья Федорович и сам не в меньшей мере подивился – тонкий нос попа перебит почти между глазами, и на месте былой раны виден синеватый шрам сросшегося хряща. Обут поп в ношеные валенки, одет в затертый, некогда белый полушубок, надетый поверх рясы.

– Прости, Илья Федорович, нарушили твой покой прежде срока. – Навстречу атаману от окна торопливо шагнул есаул Гаврила Пустоханов. – Вчера вечор имел стычку с передовыми разъездами Вольских и саратовских казаков, что идут при воинской команде немца-маиора. Та воинская команда числом, как показали мои подлазчики из регулярных казаков, сот в шесть пеших и конных, да при пушках, коих боле десяти. Санный обоз изряден, потому и идет тот майор не столь поспешно, как нам поначалу думалось, идет к Самаре.

– Далеко ли встретили команду? – Илья Федорович сочувственно посмотрел в усталое и осунувшееся лицо Пустоханова: минувший день, да и ночь тоже, есаул промотался в седле.

– Перед вечером майор вошел в Осиновку… Тамо его людьми был захвачен твой адъютант Василий Иванов и казак при нем, Родион, Михайлов сын. Ездили на свой страх читать осиновским мужикам государев манифест. Моя вина, Илья Федорович, – не отпускать бы одного, да команда притомилась, вот Василий и отважился сам погнать туда… И не уберегся.

– Та-ак, – негромко проговорил Илья Федорович, горестно покачал головой, подумал: «Вот и еще одного доброго казака потерял вслед за Гаврилой Белым да Сидором… Запытают теперь до смерти, коль с государевым манифестом в руках схватили. Эх, Василий, Василий, зачем сам полез головой в петлю?»

Словно угадывая тяжкие думы аттмана, Гаврила добавил негромко:

– Не зря гонял Василий в то село, атаман, не зря и погибнет, коль смерть ему пришла… Ночью к нашему дозору в Винновке, мною оставленному на всякий случай досматривать за трактом, пристали до сорока осиновских мужиков. Из села ушли по волжскому льду, остерегаясь караулов маиора-немца. Сказывали, что Муфель пытал Василия под плетьми – дознавался о твоей, атаман, силе в Самаре и окрест Самары. А Василий возьми да и скажи, что мужики к тебе в войско тысячами идут! Так майор чуть со стула не повалился. Тем же часом отправили наших казаков в Сызрань, к воеводе.

– К губернатору ушлют в Казань, не иначе, – проговорил Илья Федорович и уточнил: – Где теперь тот майор?

– Поутру, должно, выступил из Осиновки, к вечеру может подступить под Рождествено. Тамо я оставил свой отряд числом до полутора сот человек теперь, повелев хорунжему Волоткину через конных дозорцев смотреть за командой.

– Добро, Гаврила, – кивнул головой Илья Федорович, а сам вновь перевел взгляд на гостя в рясе, который стоял рядом с Кузьмой Аксаком и прислушивался к их разговору, смотрел в лицо атамана все так же пристально, изучающе, словно хотел убедиться, что не ошибся, пристав к этим людям. Верх полушубка у попа был расстегнут, и на рясе виден большой крест с изображением распятого Иисуса Христа.

Илья Федорович взял Гаврилу Пустоханова за локоть, сказал:

– Езжай, Гаврила, к Волоткину в Рождествено. А ежели воинская команда уже близ села – уходите в Самару, сберегая казаков. Ныне нам каждый человек дорог.