Над Самарой звонят колокола

Василий Иванов отломил от каравая кусок поджаристой корочки, потыкал ею в соль, кинул в рот. Мужики, радуясь, что их хлеб-соль принята государевым посланцем, дружно закричали: «Ура-а!»

Федоров передал хлеб-соль в руки Родиону, а тот стоял и не знал, как с тем хлебом обойтись: держать ли или опустить в приседельную сумку.

– Вот, мужики, копия с манифеста, писанная в Самарском магистрате с подлинника. – Василий Иванов начал было разворачивать плотную, в трубочку скрученную бумагу.

– Дозволь мне, брат Василий, самому прочесть, – неожиданно попросил Федор Федоров. – Ты, думаю, довольно уж накричался на морозе в иных селах, не так ли?

– Чти сам, – охотно согласился Василий и покосился на Родиона. Тот – благо на него теперь мужики не смотрели – деловито упрятывал в суконную сумку пахучий каравай, а рядом вертелся конопатый отрок и все норовил потрогать приклад ружья…

Кто-то из мужиков догадался прикатить от питейного дома порожнюю из-под пива бочку, приказчик Федоров, поддержанный под руки, влез на нее, расставил крепкие ноги и, перекрестившись, начал читать государев манифест:

– «Божиею милостью мы, Петр Третий, император и самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая. Объявляется во всенародное известие. Небезызвестно есть каждому верноподданному рабу, каким образом мы, не от доброжелателей и завистников общего покоя всероссийского и по всем правам принадлежащего престола лишены были…» – читал Федоров выразительно, неспешно, делая в должных местах паузы и ударения, чтоб мужикам понятно и доходчиво было. Дочитав до подписи «Петр», Федоров некоторое время еще смотрел на государев манифест, повторил негромко, словно бы для себя только: – «Всякою вольностью отеческой жалуем вас…», – бережно свернул его и держал в правой руке, как будто размышлял – отдавать ли Иванову, а может, оставить у себя как охранную грамоту от тяжкой кабалы новопосаженных в Жигулях графов Орловых.

– Надобно и нам копию с сего манифеста списать, – не удержался-таки и сказал Федоров, покусывая толстые губы. – Иной грамоты нам и не надобно, чтоб не слушать боле графского управителя! Верно я говорю, мужики?

– Верно!

– Пиши, Федор, и нам ту же грамоту! Наедет граф с дознанием, а мы его светлости в очи государев манифест – ну-ка, голубчик, чти да езжай подобру-поздорову, откель бог в наши края принес!

– Велено вам, мужики, тех наезжающих господ хватать, но суд самочинный не чинить, везти их к государю на великий спрос с объявлением всех их перед мужиками провинностей! А на господ боле не работать, но быть впредь вам в вольных казаках! – Василий Иванов, ухватившись за протянутую Федоровым руку, влез на бочку. – Теперь, мужики, ежели есть кто желающий послужить государю, спешно снаряжайтесь в дорогу с каким у кого есть оружием, и едем в Самару к государеву походному атаману Арапову. Там вас вооружат и обучат воинским наукам, дабы могли противустоять воровским, от императрицы и ее генералов, командам, посланным погубить Петра Федоровича и лишить народ благоприобретенной воли и заступника нашего!

Федоров, пока Иванов передохнул горлом, велел желающим мужикам в полчаса собрать по домам котомки, запречь в сани с графской конюшни коней и быть готовыми к скорому отъезду.

Задоря друг друга, с шутками и бабьими причитаниями, мужики разошлись с площади перед питейным домом. Федоров спрыгнул с бочки, как маленького, чуть не на руки принял Василия Иванова, обнял за плечи и крепко встряхнул.

– Идемте, казаки, закусим доброго борща с мясом, да и в дорогу пора… Очень хочется мне, братцы, самолично лицезреть государя Петра Федоровича, в ножки ему поклониться да уверить в своей верноподданнической готовности служить ему до скончания века. Пущай только он изгонит Орловых с наших родовых, прежними царями жалованных земель да новыми, бывших помещиков, землями пожалует. Уж тогда мы размахнемся здесь во всю ширь…

– Демьян, пригляди за конями, – попросил Родион Михайлов нового знакомца. – Ежели что тревожное заметишь, крикни нам.

– Непременно оповещу, – заверил Демьян, принял поводья коней и привязал их к оглоблям. – Обедайте спокойно, вона кругом тишь какая… Воронья не слышно, не то что солдат.

«Воронья бояться нечего, – решил Родион, оглядывая село, перед тем как шагнуть за порог питейного дома. – Мы о малой воле для мужика озабочены, а иные опять вознамерились размахнуться здесь во всю ширь… Орловых сгонит для них государь, а они уж их место помышляют ухватить», – тяжело думал Родион, потому как последние слова приказчика Федорова легли на сердце с долей беспокойства и обиды.

В питейном доме целовальник поставил на стол горячие мясные щи, нацедил по кружке вина.

Василий Иванов ел быстро, изредка поглядывая на хмурого, с широким рыхлым носом целовальника. Двигался целовальник за стойкой по-рачьи, тяжело волочил ноги по дощатому полу. Выхлебав щи, Василий поднял кружку с вином, встал и провозгласил здравицу:

– На многие лета царствуй, государь наш милостивый Петр Федорович! Ура-а!