Над Самарой звонят колокола

Атаманова пехота, сжатая с боков от Волги драгунами и саратовскими казаками, а с центра теснимая егерями, отступала вверх, к жилым постройкам Большой улицы. Скоро рукопашная драка докатилась до пушечного редута. Огромный и страшный, разъяренному медведю подобный, Сысой Копытень банником бил по солдатским треуголкам, потом схватился за короткую шпагу, а когда на него навалились кучей, он пустил в ход тяжелые кулаки.

– Проклятый вурдалак! – завопил молоденький прапорщик, отлетая к бревенчатой стенке редута после крепкого удара Копытеня. – Убейте этого нелюдя!

Пронзенный штыком в спину, Копытень упал лицом в горку снега рядом с санным лафетом большой пушки и навеки успокоился. Рядом, оглушенные до потери сознания безжалостными ударами прикладом, были побраны егерями избитые в кровь канониры Наум Говорун и Потап Лобок. Выше редута, отступая к рыночной площади, отбивались пахотные солдаты и немногие уцелевшие солдаты бывшей второй роты поручика Счепачева. Андрей Мукин дрался в первой шеренге, ему и досталась горячая егерская пуля: пожилой капрал на скользком пушечном редуте с колена выстрелил шагов с сорока и не промахнулся.

– Самарцы! Отходите за плетни! Бейте государевых изменников из укрытий! – крикнул Илья Арапов, копьем отбиваясь от настырного казачьего есаула Тарарина: подлетел наметом, не дал времени пистоль перезарядить!

Из бокового переулка на есаула навалился вдруг невесть откуда взявшийся Ивашка Кузнец. Илья Федорович, увидев его рядом, не успел даже спросить, а был ли он в деревне Мосты, видел ли сбежавшего туда Вячеслава Гречина… Потеряв в драке копье и не умея как следует владеть саблей, Ивашка Кузнец перегнулся в седле, ухватил Тарарина за правую руку и немилосердным ударом кулака в острый подбородок вышиб есаула из седла под конские копыта. Без шапки, присыпанный снегом кудрявый Ивашка обернулся к атаману сияющим лицом и пока тот спешно перезаряжал пистоль, прокричал ему:

– Все в порядке, Илья Федорович! Твоя женка и сын уже в Борской крепости, ждут… – Потом увидел вновь наезжающих казаков, крикнул очутившемуся рядом шелехметьевскому вожаку Демиду Казакову: – Перекрой улицу! Видишь, вона еще казаки и драгуны валят за атаманом!

Вдоль заснеженной улицы, нахлестывая утомленных коней, вверх по склону спешили на помощь саратовским казакам поотставшие драгуны. Демид Казаков обернулся, недолго целясь, выстрелил из пистоля, подаренного есаулом Пустохановым, и с десятком конных поселенцев, с толпой самарцев да с шелехметьевскими мужиками приняли саратовцев и драгун на копья.

Илья Федорович, только на миг возликовав душой – живы и с ним милые Аграфенушка и Федюша, – вновь окунулся в ярость сражения.

– Самарцы! Благодарствую вам за службу от имени государя! А теперь уходите за плетни! Держите драгун боковым боем! – снова крикнул Илья Федорович, опасаясь, что не удастся коннице Гаврилы Пустоханова, которая дралась уже у земляной крепости, оторваться от эскадронов майора Муфеля.

И самарцы услышали атаманово повеление: оставляя на тесных улицах и в переулках отступающих пришлых мужиков, они в одиночку и партиями по пять-шесть человек перелезли через заборы и оттуда стреляли в драгун и казаков с флангов, со спины, а иных доставали длинными копьями, если кто по неосторожности приближался слишком близко к заборам.

Драгуны и казаки в отместку, приметив укрывающихся самардев, палили по ним из ружей и пистолей, скакали дальше, а на подворья с воплями выбегали женки, брали побитых под руки и волоком уносили по домам – укрыть от неминуемого поголовного сыска и расправы…

Драгуны и саратовские казаки, попав под близкий боковой огонь, не столь, быть может, губительный, сколько угрожающий, смешались, осадили мокрых коней, уступая место егерям, которые полуротами растекались по улицам и переулкам и выбивали из укрытий пеших казаков и самардев. И били их смертным боем, если ухватывали кого с оружием в руках…

Кузьма Аксак и Иван Жилкин с уцелевшими пахотными солдатами, с липяговскими и шелехметьевскими новонабраиными казаками, с поселенцами и немногими оставшимися в общем воинстве самарцами, как могли, сдерживали егерей на Большой улице, давая возможность Илье Арапову собрать и вывести на Оренбургский тракт конных казаков.

– Стреляйте, детушки! Стреляйте в изменников государю Петру Федоровичу! – призывал Кузьма Петрович и сам, вскидывая ружье, палил через порывистые снежные вихри вдоль улицы в белые от поземки фигуры егерей.

Палили в них и солдаты. Горячая пуля ожгла Кузьму Петровича вскользь по левому боку – будто батогом по голому телу жиганули! Но не до раны было: славно, что не в живот угодила. Сражение ведь не окончилось, чтоб раны перевязывать! Рядом ложились в сугробы товарищи, одни побитые или крепко пораненные, другие вскакивали после залпов, отбегали в проулки и оттуда стреляли…

И успел заметить Кузьма Петрович, как мелькнули две знакомые фигуры. Присмотрелся, мазнув по ресницам голой ладонью. Так и есть! Данила Рукавкин и Герасим бежали к своим воротам, а следом за ними, настегивая коней, быстро приближались два драгуна.