– Надо же, – сокрушался Иван Яковлевич. – И впрямь бирюк одичалый: даже подыхая, укусить норовит!
– Ну, будет о том толковать, – прервал его Илья Федорович. – Бабу родами не удивишь, казака кинжалом не испугаешь. Покличьте стряпуху, пущай пол вымоет. А вы идите, братцы, спать, поутру важные дела ждут нас.
Когда все успокоилось и, затерев пол, ушла испуганная видом крови стряпуха, Илья Федорович потушил свечи, во тьме скинул кафтан. Лег на кровать. Через прорезь полукафтана нащупал теплые от его тела железные чешуйки кольчуги, погладил их и, постепенно успокаиваясь от пережитого, уснул.
В полном безветрии и в лучах утреннего солнца Илья Арапов сделал смотр своему конному отряду и пешей команде, выстроенной перед запряженными санями. Объехал фрунт и остался весьма доволен увиденным: у всех казаков добротные нового образца кремневые гладкоствольные ружья, у иных легкого боя винтовки турецкой работы – «турки», как прозвали их казаки. Пороховницы у всех наполнены, почти у каждого за поясом пистоль, сабля, у седла копье.
У половины новопостриженных пеших казаков, вчерашних гарнизонных солдат, длинноствольные, петровских еще времен, фузеи: старослужащие солдаты держались по привычке этого оружия, оно им казалось сподручнее. Молодые солдаты имели кремневые ружья образца 1760 года с укороченным стволом, на поясах отвисали сумки с патронами. Из такого ружья можно было стрелять по врагу за двести шагов, каждую минуту делая выстрел.
«Ну что ж, и в пешей мужицкой команде, что теперь в Араповке с Кузьмой Петровичем пребывает, до полусотни таких же новых ружей, отбитых у драгун и полученных от походного атамана Овчинникова для будущего пополнения…» – удовлетворенно отметил Илья Федорович, потирая правое ухо: лет пять тому назад отморозил, и теперь оно легко схватывается даже слабым морозцем.
– Не страшно, коль доведется, и с малой регулярной командой сразиться, – вслух подумал Илья Федорович. Кроме гарнизонных солдат к нему в команду вступили девятнадцать отставных и шестеро регулярных казаков, оставленных в крепости для несения службы.
Уже к концу смотра к площади из бокового проулка вышел пожилой мужик в старом солдатском кафтане, ведя с собой крепкого малолетка в длиннополой однорядке и в серой шапке набекрень.
– Ба-а, – протяжно выговорил стоящий рядом с Ильей Федоровичем Иван Жилкин. – Да это никак мой давний сослуживец и кум Иванов Василий своего сына к нам тащит!
Отставной солдат Иванов, вспахивая глубокий снег подшитыми валенками, подошел к атаману боком, словно готовый задать стрекача при первом же суровом слове, так же боком отдал поклон и неожиданно сильно толкнул в спину сына, торопливо, как будто боясь передумать, сказал:
– Возьми и Василья моего, атаман! Сгодится попервой в ездовые аль для посылок. Малолеток еще, двадцать один годок ему, а скоро и в рекруты совсем заберут, потому как солдатское дитя…
– Моему сыну Ивашке почти ровесник, – добавил Иван Яковлевич, с улыбкой рассматривая переминающегося на снегу парня. – А тот уже службу начал в Самаре, в Ставропольском батальоне барабанщиком. – И вздохнул. – Не довелось бы под старость лет с родным сыном в драке схватиться – побьет ведь, чертов сын, куда как в плечах раздался, поди! Ну, Васька, хочешь сбегать в гости к дружку своему на Самару, ась?
Кучерявый, с кошачьими зелеными глазами солдатский сын по робости не нашелся чего путнего ответить, как брякнул не думавши:
– Я ему, твоему Ваньке, нюх расквашу! Зачем он моей невесте озорным подмигиванием смущения делал, а?
Казаки захохотали. Старый солдат ткнул сына кулаком в спину, всенародно укорил:
– О чем брешешь, непутевый? И где? Пред атамановыми очами! Посчитает за недоумка какого. – И к Илье Федоровичу с кривым поклоном: – Он у меня грамотен, читать и писать куда как бойко обучен посредством битья от батюшки Афанасия… Да вот, говорлив не в меру! Иной раз дворовый пес умнее его сбрешет, право…
– А в нашем войске, отец, будь он хоть и пес, лишь бы яйца нес! – подал реплику Ивашка Кузнец.
– Этот Васька снесет яйцо да и цыпленка высидит! – поддакнул Иван Жилкин.
Илья Федорович улыбнулся – парень ему понравился. Круглолиц, с редким пушком над розовыми, как у девицы, губами, а в зеленых глазах бесовские искорки бегают – хочет шуткой ответить насмешникам, да атаманова гнева остерегается, чтоб не подумал, что стоит перед ним не человек, а беремя пустяков.
– Будешь при мне за адъютанта, Василий, – сказал Илья Федорович и обернулся к своим старшим командирам. – Теперь едем по окрестным деревням, тамо и коней для воинства набрать надобно. Ну, братцы казаки, с богом! Господь даст удачу, а удача придаст нам крылья. Тогда и окрестные мужики непременно к нам прилепятся! – Атаман взмахнул рукой и, поворотив коня к крепостным воротам, первым поехал в поле.
На церквушке зазвенькал маленький колокол – местный священник благовестил об уходе атамана в поход и желал воинству доброго пути и всяческих удач.
Поход и вправду оказался весьма удачным.