Над словами

– Да-а, – протянула Рида. – А у нас недавно приехал кир Пулат, он, конечно, строгий, но хоть прятаться не надо. Теперь вообще на женскую половину никто не заходит. Кир Орман с кирой Анеит уехали. Скучно – жуть. Я от тоски начала на кухне помогать, представляешь?

Заварник с ачте опустел под беседы о том, до чего может довести скука, а потом Тарделл принёс печенье, и они смеялись над воспоминаниями лета и даже эйнота в Карадо.

Аяна проводила их и вернулась в дом, и Ишке, тёмной тенью неожиданно шмыгнувший в кухню из комнат катьонте, заставил её вздрогнуть. Она позвала его, и он вышел с кухни, гордо задрав хвост и изящно выставляя мощные лапы в одну линию, подумал, но всё же подошёл и долго гладился об её ноги, потом опустошил миску и в очередной раз пошёл обходить дом.

– Эх, ты, поросёнок.

Ишке, как всегда, ничего не ответил. Аяна сидела с Киматом на кухне, пока тот ел, под неодобрительными взглядами Файтелла, то и дело якобы невзначай проходившего мимо.

– Кимо, Кимате, фело ме даре, таштойо тресе, кансе дем анме, – тихо пела она, укладывая его спать на большой широкой кровати. – Кимо, Кимате! Кимо...

Сон нёс её, покачивая, на волнах моря, бархатного, как плащ, подаренный Кондой. Одна за другой на этом бархате зажигались серебряные звёзды, рассыпанные на поверхности, а вода омывала её, согревая, тёплой, теплее парного молока, пеленой, пряной, сладковато-дымной, островатой, смолистой, поднимая дыбом все волоски на теле.

Аяна открыла глаза, и сердце сжалось, рассыпаясь сразу же на тысячи тысяч звёзд в хороводе ночного неба. Конда нёс её по коридору, и она схватила его за шею, задыхаясь от радости.

– Айи, – прошептал он, осторожно укладывая её на неприлично мягкую кровать. – Айи....

Почти прогоревшие дрова в камине мерцали всеми оттенками алого и оранжевого, изредка вспыхивая, когда пламя находило где-то ещё частичку нетронутого дерева, и озаряя на миг этими внезапными язычками пространство не дальше тёмной решётки.

– Ты заснула на мужской половине, – сказал Конда. – Я пришёл, а тебя тут нет, и постель холодная. Я испугался и побежал к Кимату, и нашёл вас там.

– Прости. Я пела ему и убаюкала себя.

– Убаюкаешь и меня? Спой мне что-нибудь. А завтра достанем наконец кемандже и поиграем вместе. Эти пару недель я собираюсь провести настолько близко к тебе, насколько это возможно.

– Но как же твои разъезды?

– Ты хочешь, чтобы я уехал? – удивился Конда, приподнимаясь на локте.

– Ты что! – испугалась Аяна. – Что ты говоришь такое! Я боюсь этого. Я живу верой в то, что ты придёшь. Нет, конечно, я не занимаюсь только тем, что сижу, как та креа в пьесе, и жду, вечно, бесконечно...

– Да уж надеюсь, – сказал Конда, закидывая на неё ногу.

– Но, знаешь, я теперь знаю, как это – быть с тобой. И быть без тебя – несравнимо хуже, тяжелее и печальнее. С тобой я будто двигаюсь вперёд, и даже стирка не кажется такой ужасной, тем более, когда я стираю твои рубашки. Я не хочу, чтобы было иначе.

– Я тоже, любовь моя.

Аяна зажмурилась и тихо, тихо запела ему о реке, уносящей день, вплетающей его в своё течение. Она пела, представляя, как туман над морем клочками отрывается и поднимается выше, в утреннее светлое небо, облаками бежит по нему, чтобы пролиться дождём, зацепившись за один из горных пиков на западе их долины, и осесть там, пополняя жгучими мелкими кристалликами ледники, которые под немигающим пристальным взглядом солнца начнут будто слезиться, истекая холодными чистейшими каплями - а капли сольются с другими, и ещё, и ещё, и тонким журчащим растущим потоком понесутся, прыгая, по камням, принимая в себя новые и новые потоки, водопадом стремясь со скал, вырастая, ширясь, спеша к морю мимо цветущих яблонь и играющих под ними детей, чтобы в вечном стремлении к движению подняться туманом и замкнуть этот круг бесконечного действия, этот путь, что ведёт вверх, но приводит вниз, направляет вперёд, но возвращает назад.

6. Пятеро наследников

Утро, зябкое, светлое, затягивалось облаками.

– Иди ко мне, – прошептал Конда. – Обними меня.

В дверь тихонько постучали, и он грустно вздохнул.

– Заходи, – сказала Аяна с сожалением.

– Кира, там Арчелл... – Луси не поднимала глаз. – Принёс письма для кира Конды.

– Ладно, – вздохнул Конда, – ступай. Скажи, пусть подождёт.

– Луси, принеси тёплой воды, пожалуйста. Неохота в купальню идти, – сказала Аяна ей вслед. – Как же было удобно дома. - Она откинулась на подушки. - Даже зимой не нужно выходить из тёплого дома.

– Я нигде не видел и не слышал о таком, как у вас. Вас в буквальном смысле сама земля согревала. Согласен, очень удобно, – Конда сел на кровати и нашаривал ногами мягкие домашние туфли. – Правда, лесенка скрипела в одном месте... Я как будто сообщал всем: "Слушайте все, я иду из комнаты юной кирьи вашего двора, оставив там ещё немного своих моральных принципов".