Над вечным покоем

И на всякий случай подшил таганрогский гражданин Спиридонов, поселенный в камере хранения промежуточного аэропорта, такую квитанцию: «Принят на хранение гр. Спиридонов, с ним еще два места, жена и дочь». Подшил он. Мало ли что. Вдруг потребуют оплатить через три года камеру как «люкс» с белым роялем и дубовым альковом.

И гражданка Махонина, уже хранящая в весовом выражении столько бумаг, что вполне они могут обеспечить остойчивость корабля «река — море», приплюсовала еще одну бумагу к архиву — гарантийный талон ателье № 55, который предписано свято хранить, что застолбляет право за владельцем талона когда-нибудь сшить пальто. И вот только графа «Дата выдачи» оставлена совершенно пустой, а просто подмывает заполнить эту графу в талоне словами:

ХРАНИТЬ В ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ И ВЕЧНО.

И гражданке бы Романивськой куда приятнее копить дома бумаги в виде произведений классиков. Дюма, знаете ли, Сервантес, Шолохов, Рабиндранат, Тагор. Но нету места для них, совсем другими бумагами, хранимыми вечно, съедается кубатура квартиры.

Как была ввергнута Романивськая в такое житье? А так же, как все мы, но в кинологическом преломлении: посетила Романивськая с дочерью выставку собак в населенном пункте Гвоздеве. И вертлявый человек у входа на выставку, вертлявостью напоминающий птицу на ветке, так что было даже странно видеть его без червяка в клюве, звал покупать билеты на выставку, потому что они являются как входными, так и лотерейными, и на один билет падет выигрыш — элитный щенок эрдель-терьер.

Вы правильно догадались: дочь Романивськой выиграла щенка. Билет обменяли на квитанцию, обещали через две недели вызвать девочку для вручения приза.

Так и не вызвали. Неоднократно с бережно хранимой квитанцией ходила тов. Романивськая в собаководческий клуб. Это было чистейшее простодушие, простодушие того сорта, когда считают, что раз у горы есть подошва, то должно быть и голенище.

— Нету, — всякий раз говорил Романивськой главный клубный собаковод и обращал на нее ясный взор с младенческим дефектом зрения, отчего правый глаз смотрел влево, левый — вниз.

— Нету щенков. Суки прохолостали.

— Но сколько еще нам хранить эту квитанцию? Почему бумаги годами висят гирей на шее? Почему мы тотчас не очищаемся от них? Почему так сложна схема жизни?

— Храните! — горячо сказал на все это собаковод. — Должно сбыться. Надо хранить.

И стояло за этим:

В ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ!

За хвевраль в хвеврале

В мусоропровод, шахту лифта, фрамугу окна кричу:

— Отмежевываюсь! Отрекаюсь!

Признаю: было дело — дурил. Каждое сочинение старался задумать, как вечное. Корпел, филигранил остроты. Вставлял топкости- жизненных наблюдений (перед зарплатой человек всегда ругался с женой, чтобы создалась обстановка для неотдачи и пропития жалованья).

Боролся с фельетонными ГОСТами (чтобы не кончалось сочинение нудным словом «Доколе?»), Боролся с редакторами, хотящими врываться в авторский текст как завшивевшая неправедная армия в город. Самоусовершенствовался. Так сказать, «рос над собой», как учил полузащитник Серебряников и вообще ход истории.

Потому что свербило: надо интеллигентней писать. Ведь давно отошло всеобщее четырехклассное образование, невеликий вкус читательской публики. Восьмиклассное отходит. Десятиклассное настает!

Десятиклассному не потрафишь, всучая за юмор название женсовета — бабком. Натура он тонкая, от кино требует показывать ледоход в музыкальном сопровождении арфы.

И подпираешь челюсть то левой рукой, то правой, мозгуешь, как угодить читателю, спрядаешь технологию обольщения читательской публики — ан пет ничего, и сидишь, вперясь в темень окна, наблюдая постепенное засыпание жилмассива в Староконюшенном переулке.

Вот, вроде, и есть смешное, сюжет для небольшого рассказа, как киномеханик привез в село передвижку. И был киномеханик хитер, разумел, что фильм препаскудный, и решил рекламировать его особенно броско: не клеить афишу на дверях магазина, а прилепить с двух боков поросенка, который от страха облетел все село. И верно, все село повалило на фильм, ха-ха-ха, только был тот фильм без финала, потому что бравые сельские псы от нетипичности вида и шустроты порвали того поросенка, и поросенков хозяин взял финал фильма в жестяной коробке, встал, вроде, как дискобол, и вдарил финалом механика в темя: варнак, что бы тебе для рекламы колхозного поросенка использовать?

И уже накренялось к бумаге перо, как вдруг заискрила мыслишка: ой, оплюют и сюжет и писца. Ведь, простите, быдловатый получится смех, негуманный, не под тем вовсе углом, и как раз в сильно печальном разрезе надлежит рассматривать происшедшее.

Ну, и вроде бы, удавалось в результате литературных бдений и вахт рассматривать факты для тебя, просвещенный новый читатель. И путем этих бдений лавры снисканы кое-какие. Даже был в преддверии какого-то увенчания. И две тысячи страниц фельетонов в тумбочке. И читательская почта по этим двум тысячам. Приятнейшая почта была. Вроде, надобен, полезен народу, и даже звали гостить в Харьков, пить чай.