Мне хочется пойти с ними, как я замечаю что-то странное. Оба Хоторна молча стоят посреди зала и к ним приближается Хеймитч. Я ищу глазами семью Рори, но не могу никого разглядеть. Где-то пробегают маленькие дети, но ни в ком из них я не могу признать его братьев или сестру. Я оглядываюсь назад в сторону Китнисс, ведущей маму к пока ещё свободным скамейкам: та кивает мне, давая возможность подойти к Рори. Я пытаюсь пробиться сквозь поток людей, ползущих в сторону от дверей. Я слышу, что лифт снова кого-то привёз и обернувшись теперь я вижу, что оттуда выходит несколько врачей, направляющихся к каким-то людям из Тринадцатого, среди которых я замечаю Плутарха. Я почти дохожу до Хоторнов, как вижу, что Хеймич, что-то говоря, обращается к Рори, а тот что-то ответив, быстро направляется к лифту, а бывший ментор идёт за ним. Я ускоряю шаг.
— Что случилось с ним? — обращаюсь я к Гейлу, всё также стоявшему на прежнем месте. Я смотрю на его лицо и замечаю, что оно всё в плохо заживающих ожогах. На измазанных копотью и пылью щёках подозрительные белёсые полосы. — Что случилось, Гейл? — мне кажется, что он даже меня не слышит. Он всё смотрит куда-то вдаль.
— Они все умерли, все, — наконец произносит он.
Я не сразу понимаю, что происходит. Кто — все? А потом срываюсь в том направлении, куда ушли Рори и Хеймитч. Они были по-прежнему на этаже, но найти их в этом лабиринте одинаковых серых коридоров… Я наугад сворачиваю направо, совершенно не обратив внимания на тех людей, что прибыли на лифте.
— Рори! — выкрикиваю я, пытаясь услышать ответ хотя бы от Хеймитча. Если до этого моё сердце билось в сумасшедшем припадке, то сейчас оно почти остановилось.
— Рори! — на мгновение мне кажется, что всё, что сейчас было — это сон. И это бесконечное серое марево вокруг меня — это тот дождь. Я несусь, что есть сил, точно ему сейчас снова угрожает Омел. Только сейчас, мне кажется, может произойти кое-что гораздо хуже. Он сейчас сам для себя угроза.
Наконец я их нахожу за очередным поворотом. Рори сидит на полу, уткнувшись головой в колени, а рядом с ним сидит Хеймитч. Он не успокаивает, даже не говорит ничего. Он просто молча слушает его.
— Это всё… всё это, всё это было бесполезно, — шепчет Рори. Нет, он точно не плачет. Но это даже хуже. Я это уже поняла на примере Коры. Лучше бы сразу плакали. Зато я сама сразу же даю волю слезам и грохаюсь на пол рядом с ним и хватаю его за руку. От сердца немного отлегает, когда он отвечает ответным касанием.
— Всё стало таким бессмысленным, таким призрачным, к чему теперь всё, — продолжает он.
— Не говори так, пожалуйста, — безотчётно шепчу я. Меня снова начинает бить дрожь. Не могу найти нужных слов, а что самое страшное — причин, почему он не может так говорить.
— Они просто убили их. Почему? Из-за нас? Раздавили как надоедливых мошек, — в его голосе появлялась злоба.
— Мы для них всегда и были мошками, — внезапно даже для самой себя, срывается с моего языка. Я замечаю краем глаза, что Хеймитч зашевелился.
— Мошками, которым можно кинуть сухих крошек, чтобы молчали, а если что, так просто убить одним ударом. А те ничего сделать и не могут.
— Может, и сумеем, только нужно время и возможности.
— Скольких они уже убили? Кроме моей семьи? От всего дистрикта осталась жалкая сотня людей. А до этого? Каждый год — 23 ребёнка, плюс столько же тысяч, умирающих от голода по всей стране. Они убили всех их, — Рори приподнимает голову и смотрит на меня почти безумным взглядом. — Я так верил, что они все будут в безопасности… — шепчет он, снова утыкаясь в колени.
— Они убили и нас тоже. Превратили в жалкие пародии на нас самих, только и умеющих, что биться в бессильной злобе на самих себя, — вдруг говорю я буквально на одном дыхании. Всё то, что копилось во мне все эти дни, буквально рвалось наружу. — Мы уже даже не люди, какие-то тлеющие головни, — Рори снова поднимает голову и смотрит на меня. — Только, — нужные слова никак не приходят в голову, — только даже об них можно сильно обжечься.
Рори, молча, задумчиво смотрит на меня.
— Китнисс и Пит говорили мне, что пока всё ещё почти мирно, что они ещё хотели повременить, пока все дистрикты не подготовятся, но времени уже нет. Они это сами, думаю, прекрасно понимают, — он поднялся с пола, а я — машинально за ним. — Я пойду к ним. Найду брата. Надо бы и его как-то образумить… Надо ему объяснить… — уже сам себе бормотал он, уходя к лифтам.
— М-да… Такое ощущение, что умение подстрекать на бунт — это у вас семейная черта, — грустно улыбаясь, проходит мимо меня Хеймитч.