Надежный человек

 — Я пришлю за ним, слышишь? — продолжал наставать Волох. — Кого‑нибудь из учеников. Точнее, Мате Веригэ. Только скажи, когда прийти.

 — Если нужно будет, то, конечно, найду. Хотя сначала посоветуюсь с хозяйкой… А ты — иди, иди своей дорогой… — Он взял Волоха за плечи, чтобы — как мог показаться со стороны — выставить за дверь, однако самом деле обхватил его руками и зашептал: — Ответь немедленно, под честное слово: мы с тобой знакомы?

 — Ни в коем случае, — с готовностью ответил Волох.

 — Виделись только один раз, правда?

 — Неправда — ни разу.

 — Слава богу! — с облегчением вздохнул Гаврилэ. — И, значит, с нынешнего дня забудешь дорогу в мастерскую?

 — Даже порог не переступлю. Но как насчет приемника? — напомнил Волох.

 — Приемника? Я же сказал… нужно поговорить… с хозяйкой. Пока же… получай свою трубку и уходи!

 — Одним духом. А жена у тебя хорошая… Что она, кстати, делает? Кроме детей, так сказать… Спрашиваю на всякий случай.

 — Занимается вышивкой, дорогой товарищ! — сухо ответил тот. — Вышивает… Подожди, сейчас покажу ее работу, — Он рванулся было к задней двери, но тут же остановился. — Что это я болтаю, господи? Все как есть перепутал! Не вышивает — шьет! Портниха! Знаешь, как хорошо, когда жена шьет? Очень большая экономия в хозяйстве! — Кажется, он оседлал любимого конька, заговорил с явным восторгом. — Мою старую одежду представляешь? — ее давно пора выбросить, а она перелицовывает, и пожалуйста — прекрасный костюм для мальчика, старшего… Любо–дорого посмотреть! А из старого костюмчика — что поделаешь, вырос! — тоже перекраивает штанишки — младшему… Представляешь?

 — Будь здоров!

«Чертов конспиратор, будь ты неладен! — подумал Волох, выйдя на улицу. — Схватил за плечи, якобы для того, чтобы выставить за дверь, сам же… успел засунуть в карман трубку».

XI

Расставшись с Волохом в больничном саду, Лилиана остро ощутила всю глубину обиды, нанесенной ей, и чувство горечи еще усиливалось оттого, что она не сомневалась в своей правоте. Никто, в конце концов, не имеет права указывать ей, кого любить и кого — нет.

Она ждала, надеялась, но поддержка не приходила. «Ну ладно — другие, а Илие Кику?»

Вскоре она оказалась в полной изоляции, без какого‑либо задания. Ей даже не поручали писать обращения к соладатам, те самые, на папиросной бумаге. Не назначали больше встреч, если же кто‑то невзначай видел девушку на улице, то еще издали переходил на другую стону или поворачивал обратно, лишь бы не попасться на глаза. Наступила пора, когда она ни с кем больше не виделась, как будто перестала существовать для товарищей. Не удавалось посмотреть в лицо кому‑либо из них — они скользили мимо, отчужденные, холодные как лед. То были самые тяжелые дни во всей ее жизни, даже тогда, когда недоверие высказывалось прямо в лицо, и то было не так горько. Перестав существовать для друзей, она не знала, зачем и самой жить дальше.

Даже Василе Антонюк, «доброволец», вызволенный из тюрьмы только благодаря ее помощи, и тот перестал видеться с нею, видно сам получил секретное задание!

Л что сталось с Даном? Она запретила ему приходить к ней, вообще отказалась видеться, и сделала это по собственной воле. Не потому, что считала справедливыми подозрения Волоха, просто сама хотела уяснить отношения с Даном, понять, к чему может привести их любовь. Все у нее запуталось, и для того, чтоб жить дальше, нужно было любой ценой отыскать… Тома Улму.

Она отлично понимала, в каком глубоком подполье он находится, если свора жандармов и тайных агентов так и не может напасть на его след, за какой глухой стеной прячется, какие дебри скрывают его от ищеек Гитлера — Антонеску. И вместе с тем нисколько не сомневалась, что с ним можно встретиться на улице, при ярком свете солнца. Иначе она б никогда не увидела его — но она видела, видела!

Она хорошо запомнила его лицо и теперь различит его среди тысячной толпы: оно все время стоит перед глазами… Нужно найти его — только он сможет понять и поддержать ее.

Как‑то на неделе, в один из вечеров, когда у нее стало темнеть в глазах от одиночества, она решила пойти к Илие. Только он, со своей беспредельной и преданной любовью, может помочь ей.

Однажды она видела его у себя под окном — промелькнул точно тень, едва успела заметить, и было это уже после того, как все отвернулись от нее. Она никак не откликнулась на его любовь, напротив, старалась не подавать надежд, хотя в других случаях вела себя совсем иначе… И все же чувствовала себя виноватой перед ним, поскольку свыклась с его чувством, считала, что иначе и быть не может. В особенности нравилось слушать его рассказы о злоключениях в тюрьме, куда он попал по уголовному делу. Приятно было получать из его рук румяные, слегка подгорелые ковриги хлеба — пекарь приносил их на встречи в те дни, когда еще выходил с ней на связь по заданию группы. Она набрасывалась на хлеб прямо на глазах у прохожих, зная, как приятно это Илие.

 — Настоящая конспирация в том, чтоб не было видно никакой конспирации, — подбадривал ее Илие.