Это действительно был выход! Скрючившись ещё больше (хотя казалось, дальше уже некуда), девочка вставила заколку в волосы и тут же почувствовала, что стесняющее чувство исчезло, да и Мышь, сидевшая на Надиных коленях, внезапно лишилась под собой твёрдой опоры и, возмущённо пища, грохнулась на пол.
Первым желанием девочки, было немедленно покинуть мерзкую нору, но вовремя вспомнив, что заколка в волосах не делает ее невидимой, решила действовать осторожней.
– Извините, – позвала она Мышь, – вы не могли бы выглянуть наружу и посмотреть нет ли там охраны?
– Опять, опять, – сердито отозвалась Мышь, – я принесу, они роняют на землю и снова просить, спасибо не скажут, нет, они гордые, только ронять, только пользоваться. У-у-у-у-у! Ну ладно, – внезапно сказала Мышь, сменив гнев на милость, – я посмотрю, – и выскользнула из щели под дверью.
Долго ждать не пришлось: вскоре Мышь вернулась и торжественно заявила:
– Путь чист, все спят, спят, глупые, глупые белки.
Надя осторожно просунула голову сквозь дверь.
Помещения для узников были вырыты в сколе длинного холма и выходили на лесную опушку. Неподалёку стояла вышка для охраны, на которой безмятежно спал белка-тюремщик.
Надя вылезла из норы, осторожно переместила заколку в левую руку и помогла Мыши найти свою невидимую ладонь. Мышь забралась сперва на ладонь, потом по руке заползла на плечо и, устроившись там, как всегда нервничая, зашептала Наде в невидимое ухо:
– Ключи, у него ключи, надо взять, надо открыть, мальчик, он сказал, есть мальчик.
Надя и сама понимала, что бросить здесь Колю нельзя. Она прокралась к вышке и увидела большую связку ключей, висевших на гвоздике прямо перед спящим часовым.
Девочка осторожно потянула к себе связку, которая, легко соскочив с гвоздя, упала ей в руку. Наде показалось, что ключи в этот момент звенели так, что на шум сбежится весь лес, но спящий белка даже носом не повёл.
Оставалась найти камеру номер тридцать четыре, в которой, как она помнила, сидел несчастный Коля.
«Пятая, шестая, седьмая, – считала Надя тюремные двери, бредя вдоль склона. – Тридцать вторая, тридцать третья… ого!»
Видимо, тридцать четвёртый подвал белки держали для особо важных узников – он был огромный, занимал почти весть склон и запирался на целых восемь замков.
К счастью, на связке нашлись ключи для всех восьми – и вскоре дверь в загадочную тридцать четвёртую камеру, скрипнув, отворилась.
– Эй не подходи! – раздался из глубины норы Колин голос. – Мы будем драться до последней капли крови!
– Коля, это я! – шепнула Надя, перекладывая заколку в правую руку.
– Надя! – закричал обрадованный мальчик. – А мы уже не верили, что ты придёшь.
– Кто это «мы»? – не поняла девочка.
– Я и мой сокамерник. Вот, знакомься, – Коля показал в угол.
Проследив за его жестом, Надя от удивления потеряла дар речи: на грязной соломе сидел и задумчиво жевал какой-то корешок Главный Белка.
Сомнений быть не могло: это был он! Однако приглядевшись, Надя поняла, что это всё-таки не тот зверь, которого они с Колей видели пару часов назад в тронной зале. Он был весь грязный, шерсть свалялась, а кожа висела складками, как бывает у резко похудевших толстяков.
Но главное – глаза: они были добрыми и смотрели не нагло, как у обитателя дворца, а грустно и даже немного виновато.
– Кто это? – прошептала Надя.
– Это Главный Белка, настоящий Главный Белка, – затараторил Коля, – он настоящий, а тот, которого мы видели, – самозванец, он захватил трон, а этого – настоящего посадил сюда. Он уже тут полгода сидит, ведь правда же? – обратился он к сокамернику.
– Правда, – невесело подтвердил тот. – Меня связали, когда я спал, и посадили сюда. Это всё они – Семнадцатый (тогда еще Семьдесят шестой) и этот Второй, который занял моё место.
– Но как же его не разоблачили? – ахнула Надя.
– Он ест берёзовые орехи, – вздохнул пленный король.
– Какие орехи? – не поняла девочка.
– Берёзовые, – Коля, видимо, уже знал подробности истории и горел желанием самому обо всём рассказать девочке. – Это такая штука: ешь и выглядишь, как тебе хочется. Очень редкая штука; белки давно их заметили и теперь строго следят, чтобы все они были собраны и лежали в царской кладовой. А то понимаешь: будет непорядок, не разберёшь, кто перед тобой на самом деле – может, медведь, а может, объевшийся берёзовых орехов енот. А Семьдесят шестой – то есть теперь Семнадцатый – он был бригадиром сборщиков, ну и припрятал парочку: для себя и для самозванца. Они захватили власть и… ну, ты сама видишь, что из этого вышло.
– Берёзовые, берёзовые! – заверещала с Надиного плеча Мышь. – Я знаю, мы, мыши, знаем, но не пробовали, а я так бы хотела, я бы была тигром, уж я бы тогда… ух!
Девочка представила Мышь с её характером и силой тигра и порадовалась, что берёзовые орехи – такая редкость!