О притче неоднократно в своих посланиях говорит апостол Павел. Кстати, надо привести синонимы к слову "притча": изречение, басня, сказка, миф, сказание, повесть, предание, уподобление, парабола, паремия. Расшифрую два последних греческих термина. Парабола вообще-то из математики: это бесконечная кривая, которая состоит из точек, равноудаленых от заданной прямой, называемой директрисой параболы. А вот какой она имеет переносный смысл: небольшой рассказ иносказательного характера, имеющий поучительный смысл и особую форму повествования, которое движется как бы по кривой (параболе): начатый с отвлечённых предметов. Выходит, что буква притчи - директриса, фарисейка, фарисейская закваска, но то, что она квасит, гораздо важнее и нужнее. Вспомним, как Христос обмолвился о фарисейской закваске... Ну а паремия - поговорка, пословица, притча, устойчивая фразеологическая единица, представляющая собой целостное предложение дидактического характера. Но к синонимам притчи я бы ещё отнёс метафору, сравнение, гиперболу, образ, символ, знак, знамение, прототип, прообраз.
Апостол Павел в своих посланиях двояко относится к притче - уважительно и уничижительно. Христа он считает образом Бога,(2 коринфянам 4:4) воплощённым словом, образами назидания для христиан именует эпизоды исхода еврейского народа из Египта. Но бабьими иудейскими баснями тоже - не надо зацикливаться на их буквальном смысле. Причём, некоторые несинодальные переводчики басню справедливо переводят как миф. Но надо сказать, что многочисленные комментаторы сужают здесь библейскую мысль - якобы апостол критикует только иудейские традиции: плотское обрезание, омовение рук, кошерность пищи, субботу и т. д. Но эти традиции произошли от того, что Божьи мифологические заповеди остались в человеческих реалиях, в закваске. Да и в нынешней православной церкви этот изъян есть: превозносятся над протестантами, что де у нас помимо Писания есть и предание, как у апостольской церкви, но предание должно срывать покрывало с таинств, а если они до сих пор таинства, неразгаданные притчи...
Апостол Пётр тоже диалектичен в отношении мифов. МЫ ВОЗВЕСТИЛИ ВАМ СИЛУ И ПРИШЕСТВИЕ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА, НЕ ХИТРОСПЛЕТЕННЫМ
БАСНЯМ ПОСЛЕДУЯ, НО БЫВ ОЧЕВИДЦАМИ ЕГО ВЕЛИЧИЯ(2 Петра 1:16). Возможно, уже при Петре писали дошедшие до нас Евангелия с чудесами, небылицами и невидалями, раз он, как свидетель Христа, грозится заградить им дорогу. Но он же провозглашает, что в притчевом слове содержится пророчество, видят которое открывшимися глазами продвинутые Божии человеки(2 Петра 1:20-21). А ведь есть и от Петра Евангелие, Евангелие смерти Христа, и - без сверхъестественных гипербол.
Почему Павлу и Петру приходится делать такие предупреждения? А вот интересный вопрос: откуда берутся поэты? Как грибы они вряд ли растут, но на какое-никакое предложение, спрос есть. А в советской России поэтам вообще цены не было.
Поэт в России - больше, чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.
Поэт в ней - образ века своего
и будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
итог всему, что было до него.
Сумею ли? Культуры не хватает...
Нахватанность пророчеств не сулит...
Но дух России надо мной витает
и дерзновенно пробовать велит.
И, на колени тихо становясь,
готовый и для смерти, и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...
Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь -
как бы шаля, глаголом жечь.
Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра -
лампада тайного добра.
Дай, Некрасов, уняв мою резвость,
боль иссеченной музы твоей -
у парадных подъездов и рельсов
и в просторах лесов и полей.
Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
чтоб идти, волоча всю Россию,
как бурлаки идут бечевой.
О, дай мне, Блок, туманность вещую
и два кренящихся крыла,
чтобы, тая загадку вечную,
сквозь тело музыка текла.
Дай, Пастернак, смещенье дней,
смущенье веток, сращенье запахов,
теней с мученьем века, чтоб слово,
садом бормоча, цвело и зрело,
чтобы вовек твоя свеча во мне горела.
Есенин, дай на счастье нежность мне
к березкам и лугам, к зверью и людям
и ко всему другому на земле,
что мы с тобой так беззащитно любим.
Дай, Маяковский, мне глыбастость, буйство, бас,
непримиримость грозную к подонкам,
чтоб смог и я, сквозь время прорубясь,
сказать о нем товарищам-потомкам...
(Евгений Евтушенко)