Надо ли женщине одеваться в мужские одежды (СИ)

Но вот умер Евтушенко, и тем самым подчеркнул конец эпохи, которую он газетным образом, злободневно воспевал. Он забудется, как канули в небытие тысячи соловушек с заливистыми трелями, - всё-таки это талант нередкий. Немногие поэты остаются в памяти. А почему? Потому что болезненное место и ахиллесова пята поэтов - кумиры и нахваливаемые родные болотца. Вот и Евтушенко вместо того, чтобы часто вспоминать Бога, возносит молитвы к отцам и учителям, которые Христом не рекомендуются. А Коран и господами запрещает называть кого-то помимо Бога. Так что музы таких поэтов в Коране называются шайтанами, а их словесные излияния не подтверждаются делами, кроме тех, которые веровали, творили добрые дела и поминали часто Бога(Коран 26:221-227). Однако древнегреческий поэт, мудрец и врач Эмпедокл считал, что вожди, поэты, пророки и врачи освобождаются от сансары перевоплощений и укореняются среди блаженных богов. Если у тебя есть аудитория, если ты собиратель доверчивых душ, ты, возможно, выстроищь из них тонкое тело, - но это уже мои фантазии.

Именно поэты и сказочники сплетают мифы. В античности не было книгопечатания, телевидения и интернета, поэтому хранителями вековых традиций и трибунами эстрады были они, ашуги, акыны, бояны. Все священные писания, как правило, написаны в стихах. Но хотя Коран тоже пронумерован аятами, стихами, роль Мухаммеда, как поэта презрительно отвергается. Поэты себя называют пророками, но как раз Коран породил перепевы в сомнительности этой профессии.

Вчера меня спросил читатель безбородый:

"Ты пишешь ли ещё газели или оды?"

"О нет - ответил я. - Стихосложенье - срам.

Газелей не пишу, ни од, ни эпиграмм".

Спросил он: "Почему?" А я:" К самообману

Отныне никогда я прибегать не стану.

Я жадность, ненависть, любовь знавал доселе -

И оду сочинял, сатиру и газель.

Бывало в деньгах я нуждаюсь дозарезу -

И оду я творю и вон из кожи лезу,

А то охваченный любовною тоской,

Я вывожу строку за страстною строкой,

А то, как жалкий пёс, побитый, но упрямый,

Ищу я пса слабей себя - для эпиграммы.

Да славится Господь, всемилостив и благ,

За то, что спас меня от алчных трёх собак.

Чтоб я писал газель, сатиру или оду?

Избави, Бог! Зачем всю жизнь терпеть невзгоду?

Мужчине хвастаться зазорно, Анвари,

Но то, что говоришь, ты твёрдо говори.

В тиши уединясь, живи безгрешно, строго

И помни, что тебе осталось дней немного".

(Анвари)

Видимо, и Лев Толстой, начитавшись Корана, разводил руками: зачем она, скованная рифмой поэзия, когда можно свободно и раскованно писать прозой? Надо признать, что у Толстого от природы не было образного мышления, но и без него он так натренировал мыслительный мускул, что Бог с благосклонностью наливал содержимое в этот драгоценный сосуд. Все образы, все мифы Толстой вытравил из своего соединённого четвероевангелия. И если многочисленные легковеры и маловеры называют мыслителя безумным, то лучше было бы, если такое мнение они обратили на самих себя.