Надо – значит надо! (СИ)

— На вот, держи материалы. Это копии основных документов. Дело старое, нераскрытое. Там были подозреваемые, их опознали, улики железные, свидетельские показания и чистосердечные. Но потом свидетели отказались от своих, а обвиняемые от своих показаний. И даже улики пропали. Короче, никто не сел. Хотя преступление жестокое. Изнасилование и убийство. Убивать не хотели, но так получилось, по неосторожности. Зачем тебе?

— Да, хочу проверить одну версию. Я ведь в юридический поступать собираюсь. Потом обязательно расскажу.

— Ты там смотри только, аккуратнее проверяй, понял?

— Конечно, понял. Спасибо вам большое. Я все бумаги верну.

— Да, не забудь вернуть.

— Завтра же или послезавтра.

Я забираю папку и ухожу. Сейчас смотреть не буду, завтра утром гляну.

Вечер проходит в приятной домашней обстановке. Приходит Платоныч с Трыней и Скачков. Позже забегает Айгюль. Она без приглашения, просто, как говорится, шла мимо. Ну, это в её стиле.

Наташка угощает своими кулинарными шедеврами. Я подаю джентльменам виски, а сам с Андрюхой и с дамами налегаю на «Байкал». Трыня, освоившись, засыпает Скачкова с Белоконем вопросами относительно обучения в военном училище.

После моих рассказов о службе, он горит желанием пойти в пограничники. Времена, конечно, сейчас непростые, в плане Афгана, но отговаривать его я не буду. Может, кстати, удастся пораньше войска вывести.

В общем, вечер получается очень тёплым и по-домашнему уютным. Платоныча увозит его водитель, а Белоконя с Айгюль везут Алик с Витей. На этом их работа на сегодня заканчивается, так что не удивлюсь, если ночь Витя проведёт в квартире Айгюль на Патриках.

Утром, впрочем, он выглядит как всегда свежим и подтянутым. Молодец. Я делаю несколько звонков, выхожу из дома через чёрный ход и чуть задерживаюсь на ступеньках. Ночью пришла оттепель. С крыши летят крупные капли, чирикают воробьи, наполняя двор суетой, но главное не это. Главное — влажный, ещё холодный, свежий, но пахнущий весной воздух. Я набираю полную грудь. Воздух, как бабушка говорила, хоть ложкой ешь… Весна…

— В гостиницу! — командую я, забираясь в машину.

Белоконь уже ждёт в фойе.

— Василий Тарасович, — говорю я. — Давайте вот здесь в кресло присядем.

— Зачем это? — удивляется он.

— Сказать вам кое-что хочу.

Мы садимся.

— Вещь эта непростая… Тяжёлая и… не знаю, как выразить… В общем здесь и боль и исцеление от боли.

— Что за загадки, Брагин?

— Помните, вы ко мне на «губу» пришли в Наушках?

— Ну…

— И рассказали… рассказали про Оксану…

Челюсти его плотно сжимаются, взгляд делается жёстким, волчьим, а на скулах шевелятся желваки.

— Я говорю, вопрос тяжёлый, поэтому прошу у вас прощения, что тревожу старую рану.

Он молчит.

— Вы сказали тогда, что одного из тех подонков нашли и вроде как наказали его. А второй, тот, кто всё и совершил, ушёл от ответа.

— Он в армию пошёл, — хмуро говорит Белоконь. — Но меня к нему не подпустили. А потом, когда он демобилизовался, сменил фамилию, уехал в экспедицию или в другой институт поступил, переехал в другой город… Короче, следы потерялись. Да меня и самого перебросили туда, где об этом думать некогда было. Почему ты спрашиваешь?

— Я его нашёл. Мы можем прямо сейчас поехать к месту его работы и убедиться в том, что это действительно он.

Кадык у Белоконя резко подпрыгивает и через мгновенье возвращается на место.

— Можем не сейчас, — говорю я, — а можем и вообще никогда…

— Поехали, — едва слышно шепчет.

— Хорошо.

Мы выходим из гостиницы и садимся в машину. Я называю адрес и мы несёмся по утренним улицам и пдъезжаем к серому некрасивому зданию.

— Что это такое? — спрашивает майор.

— Институт повышения квалификации работников образования.

— И… он здесь? Работает или учится?

— Работает, — киваю я. — Недавно сюда перешёл. Раньше в другом месте работал. А, вон он, глядите.

Я показываю пальцем на человека, идущего с толпой в сторону входа. Лицо его выражает скуку и презрение. Он не смотрит по сторонам, а обречённо и понуро, будто каторжник, двигается вместе со всеми…

— Это точно он? — недоверчиво спрашивает Белоконь.

— Точно. Я, как выяснилось, его тоже знаю…

20. На Гавану!

Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково… Так что ли в «Служебном романе» у Рязанова? От остановки к крыльцу с несколькими деревянными дверьми спешат сотрудники. А может, это и не сотрудники, а может быть, это слушатели курсов повышения квалификации. В Москве всего много, даже вот слушателей и то толпа.

Они взбивают бурую кашицу на асфальте, приближая весеннее очищение от надоевшего за зиму снега. Лица у них выражают радость и оптимизм, словно шары и голубое первомайское небо уже маячат на воображаемом горизонте. Мы встречаем Первомай с красными шарами…

Оптимизм — это здорово, конечно, но для некоторых людей эта жизнерадостная советская суета кажется тягостной и депрессивной. Возможно, им не нравится их социальное положение. Возможно, они считают, что явно достойны большего.