Надрез

– Двадцать лет назад?!

– Тогда Габриэль лежал в психиатрической больнице, в закрытом отделении. Проблемы с наркотиками, и не только. Он не мог сам избавиться от наркозависимости, это продолжалось слишком долго. Он полностью утратил контроль. Либо на кого-то набрасывался, либо спал, забившись в угол. – Дэвид вздыхает. – Мой брат – психопат, его поведение было непредсказуемо и становилось только хуже. Все его боялись, даже я. Правда, я не думаю, что он причинил бы мне вред. Для него я всегда оставался младшим братиком, малышом Дэвидом, которого нужно защищать. Но на самом деле кто-то должен был защитить его – в первую очередь, от самого себя.

– А я думала, что ты из благополучной семьи.

– Ну да, более-менее. Но мне довелось наслаждаться семейной идиллией только до семи лет. Тогда… погибли наши родители.

– О господи… Что произошло? Несчастный случай?

– Ну… На самом деле так и не удалось выяснить, что же случилось.

Шона хмурится. Она чувствует, что Дэвид чего-то не договаривает, но не расспрашивает его.

– Как бы то ни было, после этого нас поместили в приют имени принцессы Елизаветы Прусской, на севере Берлина, район Хермсдорф. Все случившееся полностью выбило Габриэля из колеи. И неудивительно. Мне тоже пришлось нелегко, но с ним все происходило несколько иначе…

– Из-за наркотиков?

– Нет, проблемы с наркотиками начались позже. Он был агрессивным, избивал других детей в приюте. Раз пять-шесть побои были настолько тяжелыми, что детей приходилось отправлять в больницу. А потом он напал на директора приюта, сломал ему нос и пару ребер. После этого его отправили на юг Берлина, в Фалькенхорст. Там находится приют для трудновоспитуемых детей, в одной из бывших нацистских вилл на берегу Хафеля. Но и там с ним не справились, чуть что – и он нападал на всех и вся.

– А потом?

– Угодил в психиатрическую больницу, в закрытое отделение клиники «Конрадсхее». Визиты туда были сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто очутился в тюрьме штази[7]. Зарешеченные окна, двери без ручек, телевизор за небьющимся стеклом. В последний раз я туда приходил в декабре 1987-го, незадолго до Рождества. У Габриэля была ломка, в очередной раз.

– Ломка? Я думала, он был в закрытом отделении. Там могут быть антипсихотические препараты, но наркотики…

Дэвид пожимает плечами.

– Ну да, в теории их там быть не должно. Но всегда есть способ чем-то разжиться. По крайней мере, санитары нашли в его комнате увесистый пакет с таблетками. Кроме того, им постоянно приходилось вкалывать ему седативные средства – галоперидол и другие препараты. Что там было наркотиком, а что – лекарством, я никогда и не понимал. – Дэвид молчит, разглядывая бутерброд. – Когда я вошел в его комнату, он лежал на кровати, связанный ремнями. Но едва санитар вышел, как Габриэль вдруг высвободил руки. Понятия не имею, как ему это удалось. Но это же Габриэль, с ним постоянно что-то такое случается… Он страдал манией преследования, пребывал в каком-то взбудораженном состоянии и хотел выбраться оттуда, из больницы. Сбежать. И у него был безумный план, по которому я должен был помочь ему.

– Как же он хотел сбежать?

– У него был кухонный нож. – Дэвид смотрит на бутерброд с колбасой, на поцарапанный поднос, на мелкие трещинки в пластмассе, разбегающиеся во все стороны. – Он приставил нож мне к горлу и хотел выйти, используя меня как заложника.

Шона, лишившись дара речи, смотрит на него.

– Он поклялся мне, что все будет хорошо. Самое безумное то, что я ему поверил. Он скорее убил бы себя, чем допустил, чтобы со мной что-то случилось. В общем, ситуация полностью вышла из-под контроля. Чистое сумасшествие. Я просто испугался. Сама мысль о том, что он натворит, выйдя наружу… – Дэвид вздыхает. Его глаза остекленели, взгляд обращен внутрь. – На первом же пункте охраны я вырвался и позвал на помощь. Габриэль такого не ожидал. Потребовалось пять санитаров, чтобы запихнуть его в смирительную рубашку. Он не проронил ни слова, только отчаянно сопротивлялся. Если бы он хоть кричал… А когда они его скрутили, пришлось делать ему укол…

– О господи… – бормочет Шона.

Дэвид проводит кончиком пальца по трещинке в подносе и умолкает. Взгляд Габриэля навсегда запечатлелся в его памяти. Голубые глаза – как у отца. Бездонное озеро – и неведомо, что скрывается в его глубинах. В тех глазах не было упрека, не было злости, не было даже печали. Этим взглядом Габриэль прощался с братом. Укол подействовал через пару секунд, и озеро затянули водоросли, глаза потускнели.

– Твой брат, похоже, настоящий псих, – тихо говорит Шона.

Дэвид, кивнув, кривит губы, пытаясь улыбнуться.

– Он всегда считал себя Люком.

– Кем?

– Люком. Скайуокером.

– Из «Звездных войн»?

Дэвид кивает.

– Мы очень любили эти фильмы, особенно первый. Вся комната была обклеена постерами.

– У него шизофрения? Поэтому он лечился?