Надрез

Габриэль молча смотрит на него.

Его ладони покрываются по́том, они гладкие и скользкие, как кожаные перчатки.

Дресслер садится, опускает пальцы с маникюром на исполосованную царапинами столешницу и смотрит Габриэлю в глаза.

– Как у тебя дела?

Габриэль скрещивает руки на груди и молчит.

– Я знаю, Габриэль, ты волнуешься. Не сто́ит. Я здесь, чтобы помочь тебе, – отеческим тоном произносит Дресслер.

– Мне не нужна помощь.

– Мне сказали, что у тебя проблемы, – Дресслер торжествующе ухмыляется. – Может быть, я что-то не так понял?

Габриэль прикусывает губу. Ему кажется, что его связали и он не может пошевелить ни руками, ни ногами. Он ненавидит Дресслера за то, что даже по прошествии столь долгого времени этот человек все еще вызывает в нем то же самое чувство.

– Не знаю, как вы могли бы мне помочь. Или вы переквалифицировались и работаете адвокатом после того, как выяснилось, что на поприще психиатрии вы полный неудачник?

Улыбка Дресслера мрачнеет.

– Едва ли «неудачник» – подходящее слово в такой ситуации. Мои методы лечения приносили свои плоды, но тогда в клинике «Конрадсхее» они были несвоевременными. С тех пор прошло уже двадцать лет, и теперь, оглядываясь назад, я едва ли вспоминаю тот краткий миг своей жизни. Я уже шестнадцать лет преподаю психиатрию в университете и выступаю в роли эксперта, когда меня приглашают для консультаций по диагностике. Вот и в данном случае меня вызвали сюда в качестве эксперта, чтобы оценить твое физическое, а главное – психическое состояние.

– Все в порядке с моим состоянием.

– А как там старый добрый Люк? Как у него дела? – улыбается Дресслер. – Тот голос все еще спрашивает о нем?

«Главное – не ляпни ничего лишнего, – шепчет голос в голове Габриэля. – Ты ведь его знаешь. Ты знаешь, какой он!»

– Люка больше нет, – говорит Габриэль.

– А голос?

– А что голос?

– Что ты ему говоришь, когда он спрашивает о Люке? В смысле, должен же ты ему что-то отвечать.

– Что Люка больше нет.

Дресслер щурится, его взгляд точно змея, которая пытается заползти Габриэлю в глаза.

– Тот факт, что ты произнес эту фразу, означает, что голос все еще звучит в твоей голове, верно? А когда появляется голос, вскоре появится и Люк.

«Прямо как раньше! Этот говнюк от тебя не отвяжется!»

«Успокойся!»

«Что значит успокойся?! Он перекручивает твои слова, а ты хочешь, чтобы я успокоился? Ты что, не видишь, что происходит? Давай же, набей ему морду!»

Голоса в сознании Габриэля переплетаются с мыслями, разрастаются, и ему кажется, что голова вот-вот лопнет.

– Да пошли вы! Почему бы вам не свалить в крысиную нору, из которой вы выползли? – Ему едва удается скрывать ярость.

Глаза Дресслера вспыхивают.

– Пит Мюнхмайер… Он ведь тоже из крысиной норы, верно? И я вот думаю, что бы мог с ним сделать Люк?

Габриэля точно огрели по голове. Шумная многоголосица в ней утихает.

– Понятия не имею, – медленно произносит он. – Как увидите его, спросите сами.

На мгновение Габриэлю кажется, что он видит разочарование в глазах Дресслера, и его охватывает пьянящее чувство триумфа.

– Ну что, этого разговора достаточно, чтобы вы могли убедиться в моем психическом здоровье?

– Что ж, пожалуй, проясню-ка я тебе ситуацию. В истории болезни указано, что ты человек психически лабильный, крайне агрессивный, страдаешь от паранойи и расстройства личности. Все это в целом – серьезные предпосылки для совершения убийства. Поэтому я бы на твоем месте не отказывался сотрудничать, иначе ты лишь навлечешь на себя еще бо́льшие подозрения.

Чувство триумфа блекнет. И вдруг Габриэль вспоминает о Лиз. О том, что он все еще сидит здесь и не знает, что с ней случилось.

– Послушайте, я не знаю, что здесь происходит. – Он откашливается. – И я понятия не имею, что случилось с этим Питом Мюнхмайером. Я знаю только, что моя девушка исчезла. Она была в парке, и на нее…

– …напали, – мягко заканчивает его мысль Дресслер. – Я знаю.

– Если вы действительно пришли сюда, чтобы помочь мне, найдите Лиз.

– Видишь ли, дело в том, что нет никаких доказательств нападения на твою девушку.

– Чтоб вас! Она исчезла. Позвоните ей. Сходите на Котениусштрассе, спросите о ней в редакции. И если после этого вы все еще будете думать, что…

– Все это уже сделала полиция, Габриэль. Но твоя Лиз Андерс – журналистка. И насколько я понял, она известна тем, что часто исчезает на несколько дней, а то и недель, когда ведет расследование для очередного документального фильма.

– Черт, да не ведет она никакого расследования! На нее напали!

– Ты с ней поссорился? – спрашивает Дресслер.

Габриэль смотрит на психиатра, словно тот влепил ему пощечину.

– Ах вы, проклятый, ублюдочный засранец! – Его кулаки сжимаются.

– Ага, – улыбается Дресслер. – Быть может, я сейчас говорю с Люком?

Тяжело дыша, Габриэль заставляет себя разжать кулаки.