Наедине

Замешкавшись на пороге, я делаю шаг в комнату, машинально ведя ладонью по стене в поисках выключателя, но не нажимаю на него. Впереди виднеется расправленный диван. В моих мыслях снова покачиваются весы, и чаша с грузом под «против» заметно перевешивает своего оппонента. Я уже почти готова отказаться от спонтанной идеи и повернуть назад, как вдруг слышу шорох, а затем и Мишкин голос, интересующийся лениво:

— Не спится?

— Спится, — тяжело вздохнув, разворачиваюсь туда, где мои глаза уже могут разобрать расположение дивана. — Только очень страшно. Подсознание иногда выкидывает штуки ужаснее, чем сама реальность. Куда спокойнее вообще не закрывать глаз, — подхожу ближе и аккуратно устраиваюсь на самом краю. — А ты почему не спишь?

Из темноты слышится смешок:

— Трудно заснуть, когда ты рядом, еще и в моей постели. Никогда еще не чувствовал себя таким идиотом, — я наугад толкаю его в плечо, но он, засмеявшись, шустро ловит мою руку и прижимает ее к мягкой обивке дивана. Темнота рассеивается все сильнее. Мы долго смотрим друг другу в глаза, не двигаясь, не произнося ни единого слова, способного разрушить безмолвный контакт наших застывших взглядов. Еще совсем недавно я боялась провалиться в очередной ночной кошмар, а теперь не могу думать ни о чем, кроме того, как сильно мне хочется забраться ближе и оказаться в теплых Мишкиных объятиях.

— У тебя даже пижама черного цвета, — присвистывает он, поглаживая мою ладонь под своими пальцами. — Или это темнота любой оттенок превращает в черный?

— Нет, она черная, — подтверждаю, скосив глаза на наши сведенные вместе ладони. И не только пижама, добавляю мысленно. У меня вообще много шмоток такого цвета.

— Я раньше как-то не догонял, а теперь мне даже начинает это нравиться.

— Что именно? Черный цвет?

— Черный цвет и ты. Убойное сочетание, учитывая, что я все равно скован по рукам и ногам, — ладонь он убирает, вымученно откидываясь обратно на подушку. Не в силах сохранять дистанцию, я подсаживаюсь ближе, веду ладонью по упругому прессу, невольно восхищаясь его тренированностью и жалея, что в темноте не могу рассмотреть его, как следует.

— Миш, — зову я, меняя положение и устраивая затылок на его животе, чувствуя, как напрягаются его мышцы. — А ты правда такой хороший?

— Нет, Фим. Я очень плохой. И если ты будешь продолжать в том же духе, у тебя появятся все шансы это узнать.

Заинтересовавшись, я слегка приподнимаю голову:

— Ты не будешь против… и осекаюсь, заметив его усмешку.

— Скорее всего, нет. Но ты же непредсказуемее, чем новая группа моих учеников, так что я, как человек разумный, все-таки послушаю, прежде чем соглашаться.

Решив не тратить время на толковую формулировку, я перебираюсь ближе к нему и устраиваюсь возле его левого бока, неуверенно кладя ладонь ему на грудь.

— И это все? — притворно удивляется Мишка.

Согнув в колене ногу, забрасываю ее ему на бедро, прижимаясь к нему теснее, но вместе с тем вполне невинно.

— Ладно, — вздыхает он куда-то в мою макушку. — Если тебе нужна мягкая игрушка для лучшего сна, то я, разумеется, в твоем распоряжении. — очередной вздох. — Давай-ка спать.

— Миш, — вновь обращаю на себя его внимание, совсем немного сминая футболку на его груди. Мой нос задевает его шею, и когда Мишка начинает говорить, в его голосе звучит плохо скрытое напряжение.

— Фим, завязывай со своими штучками, а? Если ты думаешь, что у меня выдержка бесконечная, то здорово ошибаешься.

Он все еще свято верит в то, что у меня не все дома, и хотя эти небрежные «штучки» меня зацепили, я не произношу ни единого слова. То, что он не пытается воспользоваться моим безвыходным положением, соглашаясь мириться со всеми моими многочисленными непонятными заморочками, только сильнее притягивает меня к нему, разъедает кромешный холод в моей душе.

Его желание передается мне, затапливая с головой. Нет никакой возможности повернуть назад.