Награда

Они с Робертом обсуждали возможность ее возвращения на работу, но Гаэль вдруг поняла, что с рождением дочери что-то в ней поменялось. Будет трудно ограничить рамки обязанностей, а модельные агентства немедленно завалят ее заявками на показы, фотосессии и съемки рекламных роликов. Гаэль опасалась, что у нее не будет хватать времени на мужа и ребенка. Кроме того, оказалось, что она привязана к малышке больше, чем ожидала, поэтому через два месяца после рождения Доминики приняла решение уволиться из агентства. Гаэль очень нравилась ее работа, было в ней много волнующего и интересного, тем более сразу после войны, это словно дар с небес, но теперь у нее семья и хлопоты по дому. Она не жалела, что отказалась от карьеры. И пусть ей всего двадцать два года, но сейчас начался другой этап ее жизни. Гаэль понимала, насколько ей повезло, и ничего не принимала как должное.

Временами она тосковала по матери: жаль, что она не дожила до рождения внучки, — и было грустно, что у девочки нет ни бабушек, ни дедушек, да и вообще никаких родственников. Роберт словно чувствовал ее тоску и старался заменить ей всех. Он обожал дочь до самозабвения, заботился о ее здоровье лучше всякого доктора, она сделала его жизнь радостной, придала ей дополнительный смысл. Едва появившись дома, он брал ее на руки и, как ни протестовала Гаэль, не желал отпускать: сам укладывал по вечерам в постель и даже пел колыбельные. Когда дочурка немного подросла, любящий папаша стал читать ей книжки, рассказывать сказки. Гаэль тоже любила заниматься с дочкой и горячо ее любила, но настоящей страстью и величайшим сокровищем Доминика стала для Роберта.

По мере того как девочка взрослела, становилось ясно, что в его глазах она само совершенство. Он был слеп к ее проделкам, и когда Гаэль журила проказницу, отменял любые наказания, даже самые символические. Девочка была его маленькой принцессой и заправляла всем в доме, чего Гаэль не одобряла. Родители привили Гаэль более традиционные европейские принципы воспитания и всегда были с ней строги. Роберт ничего не хотел слышать и на ее замечания никак не реагировал.

— Как я могу заставить Доминику вести себя прилично, если ты постоянно ее балуешь и все ей прощаешь? — не раз возмущалась Гаэль, но все ее слова улетали в пустоту.

Роберт не хотел, чтобы дочь наказывали, читали ей нотации, призывали к порядку или даже делали замечания. Гаэль понимала: муж боится, что с Доминикой может что-нибудь случится. Но дочь росла крепкой и здоровой. И все равно он не мог избавиться от навязчивых мыслей обо всяких ужасах, ожидавших девочку, мало того, даже не пытался: был просто одержим ее безопасностью и счастьем. Дальше — больше: Роберт нанял лично для нее телохранителя, который должен был дежурить у бассейна в Саутгемптоне, чтобы, упаси бог, ничего не случилось.

Гаэль считала это совершенно излишним, но, поскольку любила мужа, не хотела спорить, чтобы не волновать. А он даже на секунду не желал расстраивать Доминику.

Гаэль знала, что с Робертом родители были не просто строги, а жестоки, и это тоже стало причиной его безграничной снисходительности к дочери. Он был воплощением доброго, заботливого, беспокойного немолодого родителя, в то время как Гаэль безуспешно пыталась внести в их отношения с ребенком уравновешенность, рассудительность, здравый смысл и установить определенные границы. Отвратительное поведение Доминики часто приводило к спорам между родителями и даже ссорам.

Гаэль неприятно поражало, как быстро дочь становится неуправляемой и избалованной. Доминика с самого раннего детства часто закатывала истерики, каталась по полу и визжала, если не могла добиться своего. Гаэль совсем это не нравилось, но каждый раз, когда она пыталась пресечь очередную выходку или заставить дочь вести себя прилично, та бежала к отцу. Роберт немедленно вмешивался и просил жену отменить наказание, а если она возражала, делал это сам. Его доброе сердце и безмерная любовь сослужили дочери плохую службу, но убедить его в этом было невозможно. Гаэль приходилось сдерживаться и молчать, чтобы не расстраивать Роберта.

Когда Доминика стала старше, выяснилось, что она несдержанна на язык, и этим качеством она напоминала Гаэль мать: даже до войны та была скандалисткой и брюзгой. Гаэль все больше утверждалась во мнении, что вечное попустительство Роберта не будет способствовать счастью Доминики. Для нее не существовало ни запретов, ни правил, ни ограничений. В присутствии отца ей позволялось все. Она знала, как подольститься к нему, и ловко им манипулировала: мать же ни во что не ставила и часто беспричинно злилась, соревнуясь с ней за любовь отца, хотя Роберт любил и жену, и дочь. Доминика же хотела владеть отцом безраздельно и, похоже, видела в матери соперницу. Никакие попытки убедить ее в абсурдности подобных мыслей этого не изменили.