Я и раньше пыталась убираться. Лучше всего, когда никого нет. Если мама говорит мне хоть слово на эту тему, я тут же все бросаю. От Энди никакой помощи. Но после вчерашнего, боюсь, будут неприятности. Поэтому я берусь за то, с чем раньше удавалось справляться.
Посудомойка кишит букашками, и загруженная туда в последний раз посуда все еще грязная.
Все, что налипло на тарелки, присохло. Я освобождаю раковину и кипячу несколько кастрюль воды, чтобы вымыть посуду.
Мытье посуды занимает два часа, но у нас хотя бы есть мыло. Затем я избавляюсь от коробок «Гамбургер хелпер». Я не могу больше на них смотреть. Картон на дне весь изгрызен, и, когда я пытаюсь поднять коробку, повсюду рассыпаются макароны.
Вскоре я слышу, как в ванной льется из переполненного ведра вода, и бегу, ругаясь на чем свет стоит, ее откачивать.
Кухню нельзя назвать чистой. Мне не оттереть липкую стойку и не вымыть полы. На стенах все еще плесень, а холодильник — все еще биологически опасный объект. Но все равно лучше, чем было. Я открываю окно, чтобы проветрить.
После этого начинаю подбирать с пола мокрые газеты. Они превратились в легко распадающуюся слоистую массу, похожую на размокший хлеб. Из-под них несет тухлыми яйцами и плесенью. Просто невыносимо. Забиваю газетами мусорный мешок и понимаю, что мне его не поднять. Выталкиваю из окна, мешок громко шлепается на стоянку под нашими окнами, недалеко от помойки. Уберу его позже.
Я раскладываю свежие газеты и собираю самый крупный мусор в гостиной. Нахожу еще грибы, выросшие в углу на старых плавках Энди. Выкидываю пакет, в котором были покупки из торгового центра, замираю на секунду, но тут же запрещаю себе об этом думать.
Сейчас все выглядит гораздо лучше, чем в последние месяцы. Не настолько лучше, конечно, чтобы мама допустила слесаря починить раковину. Или дверь. Впрочем, я уже не уверена, что теперь это возможно. Нижняя часть деревянного косяка заметно деформировалась из-за постоянной сырости.
Вряд ли эта дверь когда-нибудь откроется.
Может, я прибралась достаточно, чтобы мама заметила, хотя ничего доброго она мне все равно не скажет. И уж точно недостаточно, чтобы избежать проблем, если Бетти вернется с помощью.
Недостаточно, чтобы позволить кому-нибудь прийти. Все равно. Я нахожу банку с супом, срок годности которого истек совсем недавно. Не вскрытую. Отставляю ее, чтобы покормить Энди вечером.
Мама с Энди приходят домой, я ни о чем не спрашиваю. И она ничего не говорит. Все по-прежнему.
У меня вибрирует телефон. Пишет Кристи.
Я сижу, уставившись в телефон. Нет такой планеты, где Кристи имеет право меня о чем-то просить.
Я прошу Энди дать мне его рюкзак. Он хнычет из-за каждого домашнего задания, но мы все делаем. Он читает вслух по своему учебнику, а я поправляю, когда он путается в трудных словах.
— Склизкий — это язык, на котором говорят слизняки? — спрашивает Энди. Он ужасно шепелявит.
— Нет, это значит скользкий. Как слизняк.
— Похоже на какой-то язык.
Наука о языках отряда
— Похоже, давай дальше.
И мы продолжаем.
Рэли выделяет нам пол-урока для работы над проектами. Я вытаскиваю карту памяти, и Кристи вставляет ее в свой макбук. Она копирует и просматривает файлы.
— Что там на первых кадрах? На иконках все темное. — Она вглядывается в экран.
— Это не то, нечаянно. Удали и просто бери из второй папки.
Она открывает кадры с парком и кривит свои розовые губки:
— Здесь вроде порядок. Хотя… ни одного растения в фокусе. Не нужно было так близко подходить.
— Да я же в первый раз! — Я нависаю над ней, пытаясь разглядеть, что она там делает.
— Ты не виновата. Мы можем переснять сегодня по дороге домой. Хочешь зайти ко мне?
— Я не могу.
Она производит какие-то манипуляции и одновременно продолжает говорить:
— Мама предупредила, что ты можешь странно отреагировать. Но все равно просила пригласить тебя. Она готовит твой любимый ужин.
— Любимый ужин?
— Она спросила, что ты любишь, и я сказала — жареную курицу. Прости, Лейла. Я не знала, что ответить, и брякнула наугад. Ты все равно должна прийти. Она в последнее время просто помешана на тебе.
Это ревность? Я бы, наверное, ревновала.
— Ладно, переснимем по дороге.
Когда Кристи вытаскивает карту памяти, я точно знаю, что у себя она удалила кадры с моим домом.
На минуту задумываюсь, осталась ли эта запись на карте.