Наказание наградой

Другая проблема в том, что иногда неясно, определяющая ли для ВМ эта характеристика или просто эмпирически связана с ней. Тут так: либо внутренне мотивированные люди автономны, либо автономия – это составная часть того смысла, который мы вкладываем в словосочетание внутренне мотивированный. Если мы пытаемся принять и то и другое, наш аргумент закольцовывается. Даже те, кто обстоятельно писал на тему ВМ, временами несколько недопонимают, предполагает ли ВМ вовлеченность в задачу по определению или ВМ (в какой-то иной дефиниции) усиливает вовлеченность в задачу.

Наконец, нам следовало бы решить, встраивать ли в наше понимание ВМ ситуационные элементы. Вот конкретный пример: люди часто теряют интерес к задаче, когда постоянно выполняют ее в течение длительного времени[965]. Означает ли это, что человек на самом деле не был по-настоящему внутренне мотивирован выполнять эту задачу? Или ВМ сама частично следствие новизны? Поскольку интерес – явление очень переменчивое, должны ли мы избегать привязки мотивационных свойств к деятельности? И как насчет привязки мотивации к действиям, если все зависит от обстоятельств?

Давайте отложим в сторону эти концептуальные проблемы и изучим очень практический вопрос: как измеряется ВМ применительно к конкретной задаче. Начиная с ранних экспериментов Деси, существуют в основном две методики: опрашивать людей, как они относятся к работе, которой занимаются, и наблюдать их поведение, чтобы выяснить, сколько времени они на нее тратят (в отсутствие внешней мотивации), когда у них есть выбор. Это два достаточно прямолинейных (что и привлекает) способа разобраться, что такое ВМ.

На самом деле обе методики не лишены недостатков. Способ, основанный на отзывах самих испытуемых, при всей своей неоспоримой полезности, заставляет задуматься, насколько точно люди описывают свое отношение (чувства) или, в ряде случаев, понимают ли они сами, что испытывают (что немедленно вызывает к жизни целый сонм философских вопросов). Преувеличивают ли объекты эксперимента удовольствие от того, что их просили сделать, по той причине, что это именно тот ответ, который, по их мнению, желает услышать экспериментатор? И поступают ли так чаще люди одного типа, чем другого, отчего возникает вероятность, что показатель ВМ на самом деле вообще измеряет нечто совсем другое?

Такой измеритель, как «свободный выбор», когда за людьми скрыто наблюдают, чтобы выяснить, возобновят ли они исследуемую деятельность, если не обязаны делать это, сопряжен с определенным кругом трудностей. Продолжительность или доля времени, потраченного на целевую задачу, может быть разной в зависимости от ряда факторов, определяемых особенностями ситуации и настроением человека, включая и такой фактор, как степень привлекательности доступного альтернативного занятия. Исследователю необходимо знать, продолжите ли вы играть в эту игру, когда вас оставят наедине с ней минут на пять, или предпочтете почитать журнал. Но ответ на этот вопрос может в такой же мере отражать увлекательность журналов, имеющихся у вас под рукой, как и ваш интерес к игре[966]. Более того, в экспериментах, при которых подопытных не оставляют в одиночестве, они могут быть склонны продолжать играть отчасти из желания порадовать экспериментатора.

И словно для того, чтобы еще больше подчеркнуть, как рискованно полагаться что на одну из этих двух методик количественного измерения ВМ, что на обе, исследователи, как будто сговорившись, доказывают, что каждая из них указывает на что-то свое: корреляция между самоотчетом и измеренными поведенческими показателями зачастую ничтожна[967]. Этот факт навел Деси и Райана на размышления о том, что может означать ситуация, когда человек продолжает делать что-то при отсутствии внешних стимулов. Будет ли это само по себе надежным индикатором МВ? В итоге они решили, что, видимо, нет, и это заключение спровоцировало появление множества новых вопросов относительно мотивации.

Все мы знаем людей, которые безжалостно загоняют себя в попытке достичь еще и еще большего: их отношение к работе, сродни маниакальной одержимости, привело к возникновению специального термина – трудоголик. Что в нашем контексте интересно в этой всепоглощающей вовлеченности в задачу, так это что она никак не обусловлена ожиданием награды или наказания со стороны среды. У трудоголика настоятельная потребность работать нагнетается изнутри, и тем не менее она лишена «неподдельного интереса, удовольствия и воодушевления, которые феноменологически[968] определяют внутреннюю мотивацию»[969]. Могло ли быть так, что это определение подходит к некоторым участникам эксперимента, которые сообщили, что работа их мало интересует, и тем не менее продолжали заниматься ею и в свое свободное время?