Наливайко

— Панна должна бы стыдиться такого упыря-отца. Старому человеку он так ребра поломал, что тот умер.

— Т-т-а-к- т-о-от п-я-о-к-к-ой-ни-к-к в-в-в-е-е-дь простой бедняк моего отца, — попыталась оправдать отца перепуганная панна…

— Вот как!.. Панчоха, допроси панну, чтобы заговорила по-человечески… Кто там еще на допрос?

— Тут поп какой-то…

— Это я, брат Северин. Промыслом божьим я тут очутился.

— Демьян? Ты-то зачем здесь, отче праведный? Из-под стражи сбежал или откупился?

— Твоим именем, брат Северин, людей уговорил. Такую-то обиду отцу нашему причинил пан староста! Даже я не мог греховных побуждений своих сдержать, недостойный раб христов.

— И что же, отомстил?

— Нет. Пан староста сбежал из города… Да что это за разговор меж двумя братьями, Северин? Допрашиваешь меня, будто я пленник какой.

Наливайко видел, что брат неискренен. Рядом с попом стоял молодой слуга старосты. Наливайко пытливо посмотрел на него, потом на брата. Демьян сразу замолчал.

Слуга понял немой вопрос старшого и слегка кивнул головой.

— Говори, — приказал Наливайко.

— Пан поп застал пана Калиновского в кровати и, верно, имел разговор с ним, хотя и короткий. А через некоторое время староста удрал из замка…

Священник побагровел так, что на лбу у него выступил пот.

— Заприте его в самый холодный подвал. Видите, батюшке душно… — приказал Наливайко.

Перед рассветом в разных местах Гусятина пылали пожары. Усадьба Калиновского загорелась, когда уже совсем рассвело. Хоромы вспыхнули сразу с нескольких сторон, и Наливайко вынужден был для допроса задержанных в замке перенести свой штаб подальше оттуда — в каменное здание водяной мельницы.

Когда утром ввели под руки старого князя Василия-Константина, Наливайко, усталый, бледный, поднялся с мешков с — зерном и пошел ему навстречу. Воевода понял этот жест как знак уважения своего прежнего доверенного слуги и выше поднял гордую княжескую голову.

Наливайко остановился. Старик невольно залюбовался им: какая мощь в осанке, в движениях, в юношеской красоте! Гетману бы все это, а не вожаку повстанцев против государственных порядков… Пред ним стоял воин, которому невольно позавидуешь. Чуть повел глазами на входную дверь, в которую вошел Панчоха.

Панчоха, смущенный и гневный. Глазами ел Наливайко, стараясь угадать его настроение. Озираясь на казаков, проталкивавшихся за ним один вперед другого с оголенными саблями в руках, Панчоха упал на колени перед Наливайко.

— Пан старшой!

— Это еще что за выдумки? Встань, Панчоха. Ну, рассказывай, что натворил?

Казаки вмиг окружили Наливайко и Панчоху. Острожский отступил в угол.

— Он издевался, пан старшой…

— Над кем?

— Над нами, оскорблял товарищей…

— Расскажи сам, Панчоха.

— По твоему приказу делал, пан старшой… Право же… только допрашивал ее, проклятую, хотел от заикания вылечить красавицу-дочку Калиновского..

— Вылечил? — безучастно спросил Наливайко.

— Как бог Лазаря… Этому меня еще дед учил: если женщина лишится языка с перепугу… А тут еще такая хилая попалась, пропади она пропадом, стерва панская! Признаюсь, ударил. Однако заговорила.

— Пан старшой! Дочь Калиновского, а он… бить. Да еще где — в церкви!-

— В церкви? Ха-ха-ха! Ну, так все прощаю, Пан- чоха. Допроси, если заговорила, и убей.

— Убил. Допросил и… убил! Кое-что про попа этого интересное рассказала, а потом… умерла.

— От чего?

— Не от лекарства же. Налетели вот эти болваны… Ну, я, чтоб избавить ее от бесчестия, — а прискакало их вон шесть человек, — убил ее саблею. Да больше она ничего и не сказала бы.

— Ладно, Панчоха. Все равно прощаю. Таких уродов на куски раздирать нужно, чтобы наша кара сравнялась с их злодействами над людьми… Идите. Расскажи Юрку, что ты выведал у панны…

— Прикажи им, пан сотник… — обратился Острожский, когда казаки тронулись.

— Старшой украинского войска, ваша милость князь.

Острожский тут же осел «а старое колесо. Не привык воевода, чтоб ему подсказывали, как говорить. Разговор Наливайко со своими людьми о допросе и убийстве шляхтянки, а потом и это подсказывание — звать прежнего своего доверенного слугу старшим украинского войска — дали понять князю, что гусарского сотника и в самом деле больше нет. Пред ним совсем новый и страшный человек, от которого здесь зависит жизнь и смерть. Пропала вера в свою княжескую власть, исчезли надежды на возможность устрашения, на выкуп, на коронные законы. Вот стоит человек, под поступью которого горит земля, пылают имения шляхты, в ничто превращается неприкосновенность и благородство шляхетской крови. Какими словами, какой силой повлиять на него, как спастись?..

— К услугам пана старшого украинских войск. Я телом и душою потомок славного украинского рода…

— Шляхетского, ваша мощь, а украинского ли — это еще увидим. А сейчас я хотел бы узнать у пана воеводы, с какими намерениями и вестями прибыли вы вместе с моим милым братом в Гусятин в такие дни?

— С разрешения пана старшого я хотел бы говорить без свидетелей. Ведь речь идет о судьбе Украины.

— Судьба Украины вам дорога, как товар, которым бесстыдно торгуете. Но я уступаю. Отец Демьян не потребуется вашей милости при этой беседе?