Наложник

Пуговку за пуговкой он вытаскивает их из петелек до самого конца, я сам распахиваю полы его рубахи, осматриваю его. У него хорошая четко выраженная мускулатура, а по виду и не скажешь, красивые плечи, выпирающая грудь и ребра. Трогаю его впалый живот, провожу пальцем по едва заметной полосочке – след, оставшийся от резинки трусиков, утыкаюсь в его пупок-ямочку под складочкой. Кожа у него нежная, розовая. Нагибаюсь и целую его в живот, он вздрагивает.

– Иди ложись, – говорю ему, похлопывая его по голой попке.

Он делает шаг к кровати, но запутывается в своих трусиках, теряет равновесие, но я успеваю толкнуть его на постель и сам стаскиваю с его ног трусики, бросаю их на его брюки.

– Простите, господин, – едва разжимая губы, шепчет он.

Забирается повыше к подушкам и ложится на живот, поворачивает ко мне голову, встревоженно на меня смотрит. Я подползаю к нему, убираю с его лица волосы, нежно касаясь щеки. У него такие соблазнительные пухленькие губки и щечки, что хочется по ним ударить наотмашь или зацеловать всего. Наклоняюсь и целую его в уголок губ. Эмин снова вздрагивает, начинает тяжело и прерывисто дышать. Вижу, что он боится, страшно напуган тем, что может произойти, но не смеет и слова сказать против своему господину, ибо он раб и знает свое место.

Смотрю в его глаза и мне кажется, что они совершенны. Просто идеальный разрез глаз, а какой плавный изгиб! Длинные черные густые реснички подчеркивают красивую форму глаз. Зрачки чуть утопают под веками и от этого его взгляд становится ещё более пронзительным. Радужка светлая, сложно точно определить её цвет, кажется, что там намешено сразу несколько оттенков – от травяного до лазурного. Под правой бровью маленький рубец-выемка и на веке две переплетающиеся морщинки, над левым глазом таких складок нет, видимо они появились с правой стороны из-за травмы.

– Откуда этот шрам? – спрашиваю я, потирая большим пальцем чуть ниже его черной густой брови.

– Я не знаю, господин, – отвечает он. – Сколько себя помню, он всегда был. Наверное, я упал совсем маленьким.

Хочу дальше исследовать его тело. Спускаюсь ниже, задираю его рубашку, оголяю всю его попку и немного спину. У него такая нежная, розовенькая, кругленькая, пухленькая попочка, что я даже облизываюсь. Кладу ладонь на его полушарие и поглаживаю. Эмин сжимает ягодички, морщится. Чувствую, как он испугано дрожит. Но сейчас я не буду входить в него, хочу по капельке насладится его девственностью.

Я наклоняюсь и целую его в голую спину, по линии позвоночника спускаюсь к попке и целую ягодичку, легонько касаюсь её язычком и чуть прикусываю. Эмин вздрагивает и зажимает зубами согнутый указательный палец. От его попки приятно пахнет цветочным мылом. Моя рука сама тянется к его щелочке, провожу по ложбинке и утыкаюсь в твердый мышечный ободочек его дырочки. Он снова вздрагивает и чуть приподнимает голову, выгибаясь в спине.

– Господин, – едва слышно произносит он.

– Что, Эмин?

– Господин… нет… я никогда… – прерывисто шепчет он и краска заливает его лицо. – Не думаю, что я годен для этого.

– Но я купил тебя именно для этого, – усмехаюсь я.

Он судорожно сглатывает. Как же мне нравится, когда при этом у него дергается кадык, приводя в движение всю его длинную шею.

– Знавала ли твоя голая попка удары плети? – спрашиваю его и легонько шлепаю по ягодичке.

– Нет, господин.

– Тебя никогда не наказывали? – удивляюсь я.

– Нет, господин. Я же только вчера стал рабом и ещё не успел провиниться.

– Ну а дома? Разве маслы не наказывают детей?

– Когда я был ребенком за свое непослушание я на коленях читал вслух книги, господин.

– И только?

– Бывало меня на несколько часов запирали в чулане, господин.

– То есть тебя никогда не наказывали физически?

– Нет, господин. Ну если только иногда получал пощечину или подзатыльник. Но плетью по попе никогда, господин.

– Хм…

Даже я, будучи урожденный в господствующей касте арраситов, получал за свои проказы. Помню однажды в священный месяц строго поста я стащил из кухни сладости и был за это так жестоко высечен, что потом долго не мог сидеть на своей попке.

Я снова целую его в попочку, сжимаю его ягодичку, какая она аппетитная словно спелый персик и как хочется сделать ей больно. Я поднимаюсь с постели и иду к шкафу, открываю дверцу. Тут у меня развешены всевозможные плетки и плети для наказания рабов и просто ради развлечения. Выбираю плеть с твердой ручкой и с кожаным длинным ремнем-петлей, возвращаюсь с кровати, нагибаюсь и снова глажу его попку, чуть похлопывая.

– Поверни ко мне голову, – велю я.