Наложник

Дом у дяди Али оказывается роскошным дворцом, спрятавшимся в окружении садов за высокой каменной стеной.

– Мой дорогой Искандер, ты подобно солнцу, освещаешь мой дом своим присутствием, – встречает меня дядя Али.

– Рад вас видеть, дядя, – улыбаюсь ему.

– Как здоровье отца? Как братья? – спрашивает он, берет меня под локоть и ведет по открытой галерее.

Сквозь арки виден плодовый сад весь в цвету. Вечернее солнце освещает его, греет лепестки и в воздух поднимается тончайший аромат. Люблю цветы.

– Хвала Великому Сарджу, всё хорошо, – отвечаю я.

– Отец не надумал перебираться сюда? Так и сидит в своем песчаном Эль-Башине?

– Да, дядя Али, – усмехаюсь я.

– А я ему ещё тридцать лет назад говорил, что Аланабад – это город будущего, – ворчит дядя.

– Но он любит Эль-Башин, с его средневековыми крепостями и башнями, он не может без него, – отвечаю я, почтительно прижимая руку к сердцу.

Дядя Али вздыхает и вводит меня в украшенный зал. Осматриваюсь, здесь повсюду цветы, на легком ветру трепещут тонкие занавески, в медных чашах на высоких ножках дымится бахур, возле широкого удобного дивана накрыт к чаю низкий столик.

– Это Искандер Алан Ражжамит, сын моего уважаемого друга, Муслы Алихура Ражжамита, – представляет меня дядя своим гостям, седовласым и бородатым старикам, таким же, как и он сам.

Почтенно здороваюсь со старцами. Усаживаемся на диван, угощаюсь чак-чаком. В доме у Али часто бывают гости из соседних стран, и блюда у него на любой вкус – от марокканских до индийских, или даже китайских. Наше маленькое государство расположено как раз на середине торговых путей. По преданию, когда Великий Бог Сарджу раздавал народам земли, он забыл про одно маленькое племя. А когда он понял свою ошибку, то все земли были уже заняты. Тогда он велел маленькой птичке Ану броситься в Аравийское море и вытащить на поверхность ещё земли. Ану нырнула в глубокие воды и долго плыла пока не достигла самого дна. Она ухватилась за коралл и вытянула наверх столько земли, сколько могла поднять, так появился большой полуостров, а коралл превратился в высокий хребет, охраняющий нашу страну от враждующих племен. И расселился по всему полуострову народ и назвали они эти земли Дааром, что с древнего нарди означает – дар бога.

Угощаемся, ведем светскую беседу, обсуждаем цены на рис и на гарам масала, ворчим, что бензин в разы подорожал, а караванные торговые пути вновь стали небезопасны из-за постоянных набегов кочевников.

И вдруг откуда-то из глубины дома раздается мелодичная музыка, всё наращивая и наращивая темп. Это звук идет не из колонок, в доме у дяди Али играют только живую музыку. Свет приглушается, и мы постепенно замолкаем, словно чего-то ожидая.

Вот отдергивается занавеска и перед нами оказывается танцор, с ног до головы укутанный в тонкую полупрозрачную розовую ткань. Он так изящно двигается, что его запросто можно спутать с девушкой. Легко вспрыгивает на подиум и танцует одними бедрами, выставив вперед ногу с босыми длинными пальчиками. Дядя Али улыбается, хлопает в ладоши в такт музыке. Мне тоже нравится танец этого мальчика.

Танцор начинает кружится, ткань, в которую он был завернут, расплавляется, развиваясь шлейфом позади него и наконец он раскутывается и откидывает в сторону одеяние. Он остается в длинной до пят ярко-алой юбке и с голым торсом. Он стоит к нам спиной, чуть повернув голову, у него орлиный нос, глаза опущены, черные ресницы ложатся на щеки. Меня поражают его густые черные волосы, рассыпающиеся по его могучим плечам, достающие до середины попы. Он вдруг дергает головой, его волосы вздымаются черной волной, он прогибается в спине, и они спадают, едва касаясь кончиками пола. Любуюсь на его красивое накаченное тело, на мощные плечи, на выпирающие ребра, на узкую талию. Длинную шею сковывает тугой кожаный ремешок, значит он наложник. А дядя Али оказывается мастер подбирать себе красивых мальчиков.

– Не надумал ещё женится? – внезапно спрашивает меня дядя Али.

– Нет, – усмехаюсь я, – пока рано.

– Тебе же уже больше тридцати лет, – говорит дядя Али.

– Дааа, – смеясь произношу я, – но всё равно рано.

В Дааре до девяти лет ты ещё дитя неразумное; до восемнадцати тоже считаешься ребенком, подростком; до двадцати семи ещё мальчишкой, можешь зарабатывать на жизнь танцами, как Хаасин; до тридцати шести самый расцвет, в это время уже подыскивают себе жену, обустраивают семейное гнездышко; после сорока пяти ты считаешься взрослым полнозрелым мужем, у многих к этому времени уже несколько жен, куча детишек; а после шестидесяти, к тебе уже обращаются, как к почтенному старцу. Так что в свои тридцать два я ещё спокойно могу пожить в свое удовольствие.

– Я бы смог подыскать тебе хорошую жену, – продолжает дядя Али, кладя свою сухую теплую ладонь на мою руку.

– Не сомневаюсь, дядя Али, не сомневаюсь. – Я пожимаю его руку. – Когда я надумаю жениться, то обращусь именно к вам, дядя Али.