Наложница в Гиве

Бнаяу перевел Мири-Милке невнятное бормотание в связную речь. Она слушала внимательно, потом повторила слово в слово. “Великолепная память у старушки. Пожалуй, она могла бы заменить помощника моего, – подумал Бнаяу, – впрочем, тот одараен достоинством косноязычия!”

9

Баная предоставил в распоряжение Мири-Милки колесницу самого мягкого хода, в которую были запряжены две быстрых, но спокойного нрава лошади. Возничий помог ей уложить немудреный багаж и провизию, и важная посланница направилась в Бейт-Лехем к Эйнаву, отцу Дины.

Мири-Милка знавала Эйнава прежде, а он был наслышал о ее уме и весьма почитал мудрую женщину. Эйнава успели уж уведомить о свалившемся на него несчастье. Когда Мири-Милка вошла в дом, он в нетерпении бросился навстречу.

– Что с моей девочкой? Она жива? Люди болтают, мол, Цадок сам отдал ее на позор, а потом разрезал тело на куски… Возможно ли? Цадок не сделает такого! Не верю злым языкам! Не молчи, Мири-Милка, говори!

– Не знаю, жива ли она. Никому точно не известно. Дело пока туманно, но очень скоро прояснится. Старейшины наши расследуют, и я им в помощь. Однако, Эйнав, будь готов к любому концу.

– За что мне горе такое? Чем заслужила Дина судьбу ужасную? Как мало добра видела моя крошка! Какая страшная участь!

– Будем надеяться на лучшее. Все может быть, даже то, чего быть не может! А пока мужайся, Эйнав и уповай на милость Всевышнего. Я пришла расспросить тебя кое о чем. Любое твое слово поможет если не злосчастие остановить, то справедливость вернуть. Расскажи мне, как ладили Дина с Цадоком.

– Много ли я знаю? Нынешняя молодежь, Мири-Милка, с родителями не шибко откровенна. Старшие все больше слухами питаются, а в харчах этих отравы немало. Брак их по первости счастливым казался. Потом, болтали, Цадок нашел другую зазнобу, а Дина в отместку отплатила ему тем же. Врут! Моя дочка на измену не горазда! А он, якобы, воспользовался случаем, чтобы вернуть ее обратно мне. Как плакала бедняжка! Но с отцом поговорить не таясь – этого нет!

– Слухи и мне известны, Эйнав. Я не спешу верить в них, но и не отвергаю с порога – никого не минует соблазн греха. Если верно, что говорят люди, почему тогда Цадок решил забрать Дину обратно?

– Он сказал мне, что понял свою ошибку, любит Дину и не может жить без нее.

– Поверил ты ему? А, не было ли у него интереса какого-нибудь?

– Может, и был…

– Рассказывай, Эйнав. Все между нами останется, а делу пособит.

– Получил я наследство, Мири-Милка. Весьма изрядное. Со дня на день жду, прибудут мешки с серебром.

– Кто, кроме тебя, знал о наследстве?

– Цадок. Я немекал ему.

– Зачем?

– Доля ему перепадет…

– Он дочь твою изгнал, а ты ему денег посулил?

– Видишь ли, Мири-Милка, как говорится, и старая кобыла до соли лакома… Не прими на свой счет…Узнавши про наследство, задумал я жениться. Ну, и сама понимаешь…

– Конечно, понимаю! Новую жену введешь в дом – Дина лишней станет! Завлек зятя деньгами!

– Экая прямизна рассуждений! Цадок ведь сказал, что ошибся, что любит… Почему не верить в хорошее?

– Велик соблазн добра чаять. Приехал он к тебе один?

– С ним слуга был, Ярив по имени. Я потчевал гостей всем лучшим, что дома было. Дина помогала. Но грустила девочка… Может, дурное предчувствие одолевало, или сон нехороший видела…

– Годы научили меня не брать в расчет предчувствия, я причин доискиваюсь, и не в снах, а в людях. Долго ли ты хлебосольствовал, Эйнав?

– Ум у тебя, Мири-Милка, пронзительный, и хитрить с тобой бесполезно. Я несколько дней удерживал гостей, все серебра ждал, хотел отдать долю Цадоку, отправить с ним Дину и покончить с делом! Вижу, однако, Цадок скукой мается. Зачем зятю досаждать? Чтоб ублажить его, я сказал, мол, причитается тебе от наследства четвертая часть и назвал величину ее. Хотел обрадовать и добавить терпения. Он сначала задумался, потом просиял и сказал, что дела важные его зовут, и он приедет и возьмет денежки в другой раз. А поскольку дороги нынче опасные, прихватит с собой Ярива. Я проводил их в путь. Поцеловал Дину на прощанье, и на сердце тревожно было. А ты говоришь, Мири-Милка, что предчувствиям верить нечего…

– Благодарю, тебя, Эйнав. Твой рассказ поможет рассеять тьму злых умыслов. Мужайся. Я сострадаю тебе. Мир дому твоему, и надейся на Бога.

С этими словами Мири-Милка покинула несчастного отца. Уселась в колесницу и по дороге домой размышляла.

“Жаль Эйнава. Однако, каков чадолюб! По дочери плачет, а ведь придумал, как ее из дома отослать, и денег не пожалел! Отцы в большинстве скорее о себе пекутся, чем о детях, а если и любят отпрысков – то неумело. Не верил Эйнав зятю, а все ж спровадил c ним родное дитя, лишь бы с глаз долой. Потому и был с Цадоком ласков, гостеприимен – опасался, что тот передумает Дину забирать. На погибель бедняжку обрек. Жениться захотел! Саврас-то старый, а к сладкому тянется – так что ли он сказал? Знает свою вину – уже хорошо!”