Наложница в Гиве

– Как мирно все, как благолепно!

– Увы! Догадываюсь, Мири-Милка, что тебе уж многое известно. Наша беседа прервалась дикими криками с улицы. Негодяи требовали, чтобы я вывел им гостя, мол, хотят познать его. Я, конечно, и не подумал потворствовать страшному греху мужеложства.

– А преступники не домогались еще кого-нибудь выдать им для насыщения их гнусной похоти?

– Этого не было. Но Цадок добровольно отдал им Дину. А потом все стихло. Злодеи надругались над молодой женщиной, утром она лежала на пороге дома, живая, должно быть, сам слышал, как левит к ней обращался.

– Отец, ты, кажется, кое-что забыл упомянуть! – вмешалась в разговор Наама.

– Что я упустил, доченька?

– А ведь ты предлагал насильникам меня и Дину вместо Цадока! – сказала Наама, и Мири-Милка услышала обиду в нежном голоске.

– Ах, женщины! Волос длинный, а ум короткий! – воскликнул в сердцах Менахем и в испуге оглянулся на гостью, – разве по злобе, а не ради добра я это делал? Тебя, дочка, все-равно бы не тронули – ты уроженка Гивы. А Дина – не девица… Возьми-ка в толк, что нет преступления хуже поругания мужской чести!

Мири-Милка смерила Менахема тяжелым взглядом. Уж сколько раз она находила подтверждение своему нелестному мнению о сильной половине человечества!

– Скажи-ка, Менахем, кто кроме тебя и Цадока высовывался из дома?

– Никто, Мири-Милка.

– Да ведь Ярив выходил, – вновь подала голос Наама, – он пошептался о чем-то с негодяями, и шум стих. Он вернулся, сказал что-то Цадоку, а уж потом тот вывел Дину!

– Кто твой будущий зять, Менахем? – ледяным голосом спросила Мири-Милка.

– Нетрудно догадаться! Это Ярив. Пока я разговаривал с Цадоком и Диной, молодые ворковали, обо всем сговорились. Любовь с первого взгляда! Прекрасный юноша. Красивый, статный, сильный, любезный.

– Но он всего-навсего слуга, стало быть, бедняк. Неужто ты, Менахем, так бескорыстен, что отдаешь Нааму без выкупа?

– Весомый могар обещал мне Ярив! – с гордостью заявил будущий тесть.

– Удачи тебе, Менахем, – холодно заметила гостья.

На прощанье Мири-Милка сердечно обняла Нааму. По морщинистой щеке скатилась слеза.

– О чем вы плачете, тетушка Мири-Милака?

– Сама не знаю, душенька. Пусть у тебя все будет славно!

“Пришло время хорошенько пошевелить мозгами, – рассуждала про себя Мири-Милка, покинув дом гостеприимного хлебопашца, – какова, однако, крестьянская хитрость! На всякий случай не сказал мне, что Ярив переговаривался с преступниками. Остерегался, как бы не навредить ненароком будущему зятю, за могар трепетал!”

7

Разыскать подозреваемого и арестовать его – задача старейшинам знакомая и для решения нетрудная. По имени, что указали свидетели, нашли молодца, и двое стражников крепко связали ему руки и доставили в упомянутый апартамент на втором этаже городских ворот. Парень не сопротивлялся, и странное удовлетворение разливалось по физиономии его, как у человека, предвкушавего желанное мщение.

– Назови-ка имя свое! – приказал Бнаяу.

– Будто не знаешь! Нашел ведь меня! Я – Урия.

– А как думаешь, Урия, почему ты связанный перед нами стоишь? – спросил Баная.

– Я простой, неученый. Раз связали, значит надо вам.

– Где ты был в ночь, когда некие подонки надругались над Диной, наложницей левита Цадока? Говори правду, не то отведаешь кой-чего! – воскликнул Баная, указав на стоявшие в углу устройства пыток.

– У дома Менахема я был, с этими самыми подонками, но не знал их намерений. Я ни в чем не виноват, и греха нет на мне!

– Что вы там делали и сколько вас там шлялось? – строго спросил Бнаяу.

– Сколько? Не знаю, я счету не обучен. А плохого делать не собирались. Так, веселились, галдели маленько. Нет ведь закона, чтоб с заходом солнца не шуметь! Я ни в чем не виноват!

– Плохого делать не собирались, говоришь? Одно хорошее на уме было? Долго, Урия, ты намерен дурака корчить? Что кричали? – начал сердиться Баная.

– Не помню я. За мной худого нет!

– Эй, тюремщик! – позвал Баная, – тащи-ка сюда свои игрушки, да помоги Урии вспомнить, если бедняга страдает забывчивостью.

Тюремщик послушно приблизился к арестованному со снастями в руках. Урия побледнел и посерьезнел.

– Говорить толком будешь? Последнюю возможность тебе даю отделаться испугом! – предупредил Баная.

– Буду, буду говорить! В тот вечер мы с друзьями выпили изрядно много вина. Шли мимо дома Менахема, а тут двое из нас, здоровяки высоченные, которых мы и не знали почти, говорят, мол, гость там, потребуем-ка, чтоб хозяин выдал нам человека, и мы познаем его. И стали проклятые мужеложцы орать во всю глотку. Тут показался в дверях молодой красавец, и стал с этими двумя шептаться, краем уха слыхал я – серебро упоминали. Силачи бросились с кулаками на меня и товарищей моих и прогнали нас. А больше я ничего не знаю.

– Говори имена этих двоих! – потребовал Бнаяу.

– Они мне чужие, но разобрал я, как они друг друга называли Арель и Дарель. Они городские, но где обитают – никто не знает. А меня не в чем винить!