Наложница в Гиве

“Туман становится прозрачней. Цадок как узнал, что Эйнав получает наследство и с ним готов поделиться, смекнул, в чем замысел тестя: забирай Дину и получишь деньги! Решил про себя, мол, главное – серебро в свою казну сложить, а как снова от наложницы избавиться – нехитрое дело придумать.”

“Когда же услыхал Цадок, что Эйнав ему назначил четверть, и сколько она весит в серебре, разгорелась в нем алчность, и он возжелал вместо части – целое. Теперь понятно, отчего хитрец заторопился уезжать. Смекнул, если при нем привезут желанные мешки, то на глазах у свидетелей ему всем богатством не завладеть. Лучше приехать в другое время. Запугает тестя и отберет все деньги. А если тот заупрямится, то придется силу применить, а то и убить скупца! Вот зачем левиту потребуется молодой и сильный слуга – в подмогу! Жаль, конечно, но придется помощнику чуток отделить!”

“Цадок принужден был сообщить свой план Яриву, а тот, конечно, не мог не слыхать, сколько левиту обещано. Наверняка слуга задумал убить хозяина и присвоить себе сокровище сразу после ограбления Эйнава. Вот откуда Ярив возьмет серебро на могар и на подкуп насильников! Деньгами он откупил от беды себя, Нааму и Цадока!”

“Верны ли догадки мои? Возможно. Когда распутываешь грязное дело, обычно выходит, что испачканы все причастные.”

“Что наши старейшины? Схватили Ареля и Дареля? Еще доказать надо их вину. Беспокоит меня исчезновение девицы. Уж не звено ли это в той же цепи? Стара я, скромны мои силы, а ехать на Эфраимову гору неизбежно, иначе до истины не добраться.”

10

Ранним утром следующего дня неутомимая Мири-Милка отправилась на Эфраимову гору на знакомой ей мягкого хода колеснице, правил которой вчерашний кучер, погоняя все тех же расторопных и смирных лошадок.

Вот и жилище левита. Он не удивился визиту Мири-Милки. Доводилось им прежде встречаться – шапочное знакомство. Ни слова не говоря, Цадок провел гостью в горницу, усадил на лавку, принес кувшин с водой и кружку. Сам сел напротив, поник головой, горько вздохнул, утер рукавом набежавшую слезу, первым нарушил траурное молчание.

– Какое горе! Нет больше возлюбленной моей! Господь дал Дину в подмогу мне, она была словно плоть и кость моя! Бок о бок с нею думал пройти свой путь земной. Разрушили наше счастье злодеи гнусные…

– Сердце мое истекает кровью слушать горький плач твой, Цадок. Когда Дина умерла?

– Утром я открыл дверь дома и увидел ее бездыханную, лежащую на пороге…

– Менахем сказал, что слышал и видел, как ты вступил с ней в разговор.

– Ах, если бы! Не стоит доверять изношенным чувствам старика. Обман ушей и глаз.

– Пожалуй, есть тут обман. Отчего, Цадок, ты самочинно вывел Дину на поругание?

– О, Мири-Милка! – воскликнул Цадок, и новые слезы выступли из очей его, – я угрызаюсь, боюсь, сомнение в правоте сего поступка тяжким проклятием проследует со мною до могилы. Я жаждал убавить от преступлений народа моего. Негодяи замыслили мужеложство, худшее из зол, Богом караемых… А женской чести поругание – грех искупимый… Но я потерял Дину, звезду мою путеводную…

– Муки сомнений невыносимы, когда искренни. Тело мертвой Дины ты привез домой вечером, а расчленил его на части следующей ночью, не так ли?

– Доставив мертвую под свой кров, я не мог сопротивляться гнету скорби. Сутки я утолял горе вином. В следующую ночь я сделал то, что тебе известно.

– Зачем ты сотворил это, Цадок?

– Душа Дины отлетела, но плоть ее призвана послужить святой цели – справедливому суровому суду, дабы навек искоренилось зло из сердца народа иудейского.

– Ты возвышен и благороден, Цадок! Кто помогал тебе развозить части тела?

– Соседкий мальчик-рассыльный.

– А не покажешь ли ты мне, где проживает известная тебе Мерав?

– Вон там ее дом! Однако, мудрая Мири-Милка, чем может помочь Мерав? Люди, небось, наговорили тебе всяких небылиц!

– Она нужна мне для полноты расследования, мудрый Цадок. Прощай.

“Жалкий лицемер и жестокий себялюбец! – рассуждала Мири-Милка, покинув Цадока, – не справедливости ради он над телом надругался, а хотел от себя суд отвести!”

Далее путь Мири-Милки лежал к Яриву, жившему неподалеку от Цадока. Она поняла, что в части вранья слуга был неплохим учеником хозяина, хотя и не овладел наукой в совершенстве. Он простодушно признал, что Цадок возьмет его с собой в следующую поездку к Эйнаву. На вопрос Мири-Милки, почему они именно Гиву избрали местом ночлега, Ярив ответил, что он-то предлагал остановиться в Иевусе, но богобоязненный Цадок отверг мысль о привале в языческом городе.

Мири-Милка с кучером уселись на траве в тени колесницы. Она достала припасенную нехитрую провизию, и проголодавшиеся путники закусили сухарями и апельсинами. Солнце и еда разморили возницу и он задремал. Мири-Милка обдумывала ход дел. Ей не давало покоя исчезновение девушки. “Когда известны приметы – легче найти, – думала Мири-Милка, – здесь, на Эфраимовой горе, я без толку говорила с двумя лжецами. Что скажет мне мальчик-рассыльный? Да и пришло время встретиться с Мерав!”

11