Нам идти дальше

— Напишите лучше Георгию Валентиновичу, чтобы он скорее прислал статью для газеты. А что касается предмета спора, который возник тут у нас, то если хотите, Вера Ивановна, видеть одного из самых больших романтиков на земле, то вот он перед вами.

И Владимир Ильич показал на Баумана.

— Но он еще и не только романтик, — добавил Владимир Ильич. — Он искровец! Самый настоящий и подлинный. Пионер искровства. Надеюсь, в историю войдет и это слово!..

В тот день, когда ворчливый Блюменфельд начал набирать «Искру», на календаре было 27 ноября 1900 года. Владимиру Ильичу и тем людям, которые помогали рождению новой газеты, эта дата хорошо запомнилась. В декабре номер уже был отпечатан.

— Ура, родилась «Искра»! — радовался Владимир Ильич, когда номер вышел из машины. — Благословим дитя на подвиг ратный! Знаете, друзья, неплохо сказано у одного старого философа: мысль есть главная способность человека, выражать ее — одна из главных его потребностей, распространять ее — самая дорогая его свобода!

И, весело смеясь, он повторял:

— Теперь все дело в распространении. Да, именно в распространении!

И перечислял, в какие города России надо в первую очередь направлять «Искру».

— Нам бы теперь побольше надежных рук, адресов для пересылок, хранения. «Искру» — в Россию! Скорее двигать «Искру» в Россию!

В день, когда с границы пришла весть о провале первого транспорта газет в Россию, Бауман получил от Владимира Ильича полное и исчерпывающее разъяснение: где, кто именно искусно делает чемоданы с двойным дном и сколько может влезть номеров «Искры» в потайные промежутки между стенками и двойным дном чемодана.

Наутро Грач — такова была новая партийная кличка Баумана — уже катил в Женеву за этими чемоданами.

Он первый и повез «Искру» в Россию. Поездка была удачной. Вернувшись вскоре в Германию, он снова отправился с двумя чемоданами с «Искрой» к границе. Каждый раз переходил ее нелегально, с трудом. Несмотря на риск снова очутиться в Петропавловской крепости, а затем в сибирской ссылке, Николай Эрнестович с легким сердцем шел навстречу опасностям. Он любил риск, любил глядеть опасности прямо в лицо.

8

По скромности Николай Эрнестович утаил во время своего рассказа все то, что относилось лично к нему; остальное он передал Бабушкину очень подробно. Тот слушал и старался не пропустить ни одного слова.

Из личных переживаний Бауману хотелось рассказать лишь об одном эпизоде: как он переходил границу. Это была цепь приключений, и, правду сказать, минутами приходилось туговато. Пришлось ночью перебираться вброд через холодную речку, потом двое суток он прятался, мокрый и озябший, в сарае контрабандиста.

В общем, досталось. Не так-то просто было перетащить через границу, за которой стали особенно усиленно смотреть, два тяжелых чемодана и добраться с ними до Москвы.

Но на этот рассказ у Николая уже не хватило времени. Бабушкин, слушавший до сих пор с величайшим вниманием, начал проявлять признаки нетерпения, ерзать на стуле. Было ясно, чего он ждет, и Бауман пожалел его. Принес из соседней комнаты черный чемодан с блестящими металлическими застежками. Открыл и велел Ивану Васильевичу заглянуть внутрь. Чемодан был пуст.

— Что видите?

— Ничего, — усмехнулся Бабушкин.

Как человек мастеровой, он не удержался, чтобы не прощупать стенки и дно чемодана. Хитро устроено! «Ильичевская школа!» — с уважением подумал Бабушкин.

— Ну же! — произнес он, выжидающе глядя на Баумана.

С таинственным видом фокусника Николай Эрнестович сбросил с себя куртку, засучил рукава белой рубашки, полез в чемодан, повозился там с минуту и вдруг взмахнул над головой пачкой газет. Зашуршала тонкая бумага. «Искра»! Перед глазами Ивана Васильевича будто в самом деле промелькнули огненные искры.

Наконец-то! Много их, газет! Не одна-единственная, а штук, наверное, двадцать! Глаза у Ивана Васильевича заблестели. Он успел заметить: кроме первого номера, среди газет есть и второй. Ох, как здорово! Схватив пачку, Иван Васильевич, по конспиративной привычке, тут же спрятал все газеты, кроме одной, под рубашкой, а оставшийся номер стал разглядывать и изучать. Это был второй номер «Искры».

Прежде чем развернуть его, Иван Васильевич характерным движением мастерового вытер руки о штаны, провел вдоль колен ладонями, потом разгладил газетные листы, крякнул с удовольствием:

— Хороша!

— Этот номер вы еще не читали! — проговорил с улыбкой Бауман.

— Хороша, хороша! Раз говорю, значит, знаю!.. Моя газета! Я ее всю во сне видел, еще, может, до того, как она была напечатана!

Номер был помечен февралем и открывался передовой «На пороге двадцатого века». Наметанный глаз Бабушкина сразу приметил в ней фразы, говорившие о большой эрудиции автора.

— А это кто писал? — поинтересовался Иван Васильевич.

— Плеханов, — ответил Бауман.

— Здорово! А скажите, товарищ Грач, кто писал передовую в номере первом?

— Сам редактор. Владимир Ильич.

— Я так и думал, — улыбнулся Бабушкин. — А про Зубатова кто в том номере написал?

— Мартов.

— Уже и Мартов в Мюнхене?