Нам нельзя

По травмпункту Макс несет Настеньку на руках, и я невольно умиляюсь тому, как это выглядит со стороны. Он как молодой папа. В нем нет ни капли равнодушия к судьбе чужого ребенка, и это подкупает меня, потому что во всех его действиях сквозит искренность и четкость действий. Порой забота, участие, внимание — то, что так необходимо женщинам от мужчин. И это дороже любых денег и отдыхов на Мальдивах и в Куршавель.

— К вам пациентка, — обращается к медсестре Макс, крепко удерживая на руках Настю. Она доверчиво прижалась к его плечу, и явно не планирует покидать его руки ближайшее время.

— Ребенка на снимок, затем на осмотр, пройдёмте, — отрезает медсестра и, выполнив все манипуляции в закрытой комнате, забирает девочку на прием к врачу.

— Ты хорошо справляешься, — подмечаю я, когда мы оба ожидаем результаты осмотра в пустом коридоре. — Не все так трепетно относятся к детям. Особенно к чужим.

— Своих я избалую, — усмехается Макс. — Дочку очень хочу. Принцессу.

— Правда? А сына не хочешь?

— И сына, и дочь. Это интересно — прожить этот опыт с разных сторон, быть в роли родителя. Не сразу, конечно, Снегурка, — приобнимая меня, подмигивает Максим. — Но в будущем. Договорились на двоих, Саш?

— Тебя не остановить, Максим, — я смущенно опускаю взгляд. Грустные мысли ледяным коконом обвивают сознание. Мой нерожденный малыш возникает в самых горьких воспоминаниях, и я с болью в сердце осознаю, что на очередную попытку мне будет решиться трудно. Эта рана навсегда со мной, и я до последних минут жизни буду помнить тот сложный период.

— Ты все еще на это рассчитываешь? — мягко спрашивает он, даже не догадываясь, какую бурю поднял в моей душе своими словами.

***

В травмпункте нам приходится задержаться, так как родителей девочки все-таки находят по номеру телефона у Насти в контактах. Свободными от внезапного родительства мы чувствуем себя только тогда, когда они приходят за девочкой. Настя чудом избежала месяца в гипсе: снимок показал небольшой ушиб, не требующий лечения. Настю спасли болоньевые штаны и мягкие гетры, прочно защитившие лодыжку.

Все закончилось как нельзя лучше — ведь один бог знает, в чем бы обвинили меня, случись что-то с малышкой. А я в очередной раз задумалась о том, какая это сумасшедшая ответственность — быть родителем. Ты думаешь, что всегда сможешь помочь своему ребенку, но в периоды кризисных лет он даже глазом не моргнет и сбежит от тебя, чтобы продемонстрировать свой бурный характер.

— На чай не пригласишь? — уточняет Макс, подвозя меня до дома.

— Мне неловко, когда ты и Олег в одном пространстве, — потупив взор, бросаю я. Хотя искушение остаться с ним вместе — сильное, плотное, ощутимое в воздухе.

— Пусть он напрягается, Саш. Мне на его фиолетово.

Когда Макс заходит в пустой дом, и я невольно ловлю флешбеки тех событий, что случились с нами в заброшенной хижине.

— Ладно, чувствуй себя как дома. В конце концов, ты даже спрашивать разрешения не должен, чтобы войти сюда, — я медленно поднимаюсь наверх, анализируя тишину в доме. Здесь до сих пор никого нет. Крис так и не вернулась с катка, Вера с Олегом — из города, а Лику — и вовсе похоже нужно со службой спасения, как меня, искать.

Закрывшись в спальне, я начинаю переодеваться, снимая с себя влажную от пота одежду. Входная дверь в комнату без спроса открывается и характерно скрипит. Успев занырнуть в большой белый свитер и высокие гетры, я оборачиваюсь на незваного гостя.

— Цветы от кого? Провинившийся каялся? — поморщив нос, обвиняющим тоном замечает Довлатов.

— Он мой муж, Макс, — пожимаю плечами, тактично умолчав о спектакле Олега с нашей первой песней.

— Надо все ему рассказать, Саш. И он быстро перестанет быть твоим мужем, — Максим стремительно преодолевает расстояние между нами, подходя к окну, сквозь которое я планирую раньше всех узнать о возвращении отсутствующих.

— Ты ведешь себя как ребенок, — устало вздыхаю я.

— Это ты как ребенок, Саш, — Максим вдруг обнимает меня со спины и ноги мгновенно подкашиваются. Прикрываю глаза, ощущая, насколько естественны его движения на моем теле, как и моя первородная и животная потребность в нем. Черт.

Сознание расплывается, тает, когда настойчивые и горячие мужские руки ныряют под свитер и находят грудь, не скованную бюстгальтером.

— Что делаешь? Хватит. В любой момент может прийти кто-нибудь, — бормочу я, ощущая, как Макс поглаживает меня по животу и через секунду уже прижимает к стене рядом с окном лицом к себе, задирая одежду до горла.

— Мы по-быстрому, детка, — издает горловой рык, прежде чем смять мои груди и обхватить соски губами. Лижет, кусает, ласкает их, заставляя меня забыть обо всем на свете. Пальцы уже вовсю доставляют наслаждение между ног, ныряют под резинку трусиков.

Мать его, невозможно просто. Дикий, необузданный, жадный. Ему сколько раз в день с такими аппетитами надо? Страшно представить, но мне нравится это безумие…

— Я не могу так. А вдруг Олег вернется? — я вздрагиваю, как только мой слух остро ловит звуки подъезжающей к дому машины.