Нам нельзя

— Ну дела-а-а…, — ухмыляется водила и, стрельнув у меня сигарету, тоже закуривает. — Может, хуй с ней, а? Ты не урод и деньги водятся. Какие твои годы? Лучше еще найдешь.

— Она тоже так считает, — губы кривятся в ядовитой усмешке. — Да и все вокруг.

— А ты прислушайся, парень. Чужая жена хороша, пока твоей не стала. Гулящую кошку, как говорится… — душные философствования таксиста прерывает звонок моего мобильника.

Вызов принимаю, не глядя на экран. Внутри штиль и апатия. На то, что Снегурка сподобилась мне набрать, даже не надеюсь. И все же в груди тревожно ёкает, когда в динамике раздается женский голос. Я не сразу улавливаю суть, потому что обращаются ко мне на английском языке. Переключаюсь с заминкой, бегло посмотрев на имя вызывающего абонента, записанного в списке контактов, как «батя».

— Давайте еще раз. Помедленнее, — прошу я, чувствуя незримый удар в область солнечного сплетения.

— В телефоне Довлатова Эдгара Маратовича ваш номер указан как экстренный. Могу я узнать, кем он вам приходится? — делая паузы между словами, тактично интересуется женщина. Внутри зарождается леденящий страх, потому что таким тоном обычно сообщают самые дерьмовые новости.

— Отец, — глухо выдыхаю я. — Меня зовут Максим.

— Эдгар мне много о вас рассказывал, Максим. Мое имя Хельга Аккерман…

— Почему вы звоните с его телефона? — бестактно перебиваю я, подсознательно пытаясь отсрочить оглашение цели звонка.

— Прошу вас, не нервничайте, — женщина снова делает паузу. — Максим, сегодня утром ваш отец перенес операцию по удалению злокачественной опухоли…

— Я не понимаю, о чем вы говорите! Отец в Куршавеле. Я на днях с ним говорил…

— Ваш отец в госпитале в Берлине, — мягко возражает фрау Аккерман.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Значит, в последний раз мне не померещилось, что с папой что-то не так. Но, сука, я и предположить не мог…

— Он проходил у нас лечение два года назад и все прошло удачно. Болезнь удалось купировать на ранней стадии. Но в этот раз он поступил в запущенном состоянии. К сожалению, экстренная операция не принесла ожидаемых результатов. Опухоль проникла в соседние ткани и…

— С ним было все в порядке, — хрипло цежу сквозь зубы, отказываясь слушать то, что мне упорно пытаются вдолбить в голову.

— Максим, я понимаю ваше горе, — отвечает она дежурной фразой, а потом добивает с поистине немецким хладнокровием: — Но, если хотите застать отца живым, вам стоит поторопиться.

Глава 17

Москва. Полгода спустя

Александра

Начинать все с чистого листа всегда нелегко, но иногда это жизненно необходимо. Январь две тысячи двадцать четвертого года разделил мою жизнь на до и после, и только спустя несколько месяцев я понимаю, что в те новогодние каникулы прогорела до пепла. И я готова воскреснуть только сейчас, через полгода, когда страсти в душе улеглись, и пришло простое и банальное осознание, пробирающее до мурашек, — кроме меня никто мою жизнь не построит.

И если раньше я большую долю ответственности перекладывала на бывшего мужа, то теперь понимаю: я одна гребу в этой лодке на данный момент и помощи ждать не от кого. Но я обязательно выгребу, выплыву, доберусь до вольных вод и гордо расправлю широкие паруса своей новой жизни, которую сейчас собираю по кусочкам, по кирпичику.

Медленно, но у меня получается. Как там? Москва не сразу строилась.

Еще две недели назад в этой крошечной съемной квартире в Строгино меня встречал остывший суп на плите и колонка «Алиса», уже уставшая без конца проигрывать треки Анны Асти про неразделенную любовь и разбитое сердце. Иногда, общаясь с ней, я чувствовала себя как в фильме «Изгой» — одинокая женщина, застрявшая на необитаемом острове, периодически болтающая с выдуманной личностью. На сегодняшний день я решительно отказалась от сопливых треков и завела настоящую, живую, мягкую и пушистую Алису — мою отраду, мою самую ласковую на свете девочку.

Она со мной уже две недели — ровно столько прошло с официального дня моего развода.

— Ну что, Алиска? Как прошел твой день? — нежно бормочу я, наспех кидая ключи на полочку у входной двери, и тут же наклоняюсь к заждавшемуся меня комочку шерсти.

Алиса успевает игриво потереться об мою лодыжку и промяукать голодный клич, но резко обрывает свою типичную «мур-мяу» песню, как только я беру эту голубоглазую красотку на руки. Шотландская вислоухая всегда была моей мечтой, но у Олега была аллергия на кошек, поэтому подобное счастье я прежде не могла себе позволить. Алиса стала для меня символом новой жизни и того факта, что мечты сбываются.

Я уже шесть месяцев живу одна, около двух недель мы с Олегом разведены официально. Ощущение «новой главы» в жизни не отпускает, и я стараюсь верить в то, что она будет куда лучше предыдущей — темной и долгой, как бесконечная зима. Я постараюсь написать ее сама, выкарабкаться из глухого одиночества и депрессии, оттолкнуться со дна, полететь к звездам… ведь он бы сказал мне именно это. В самые трудные моменты я все еще вспоминаю его.