Нам нужно поговорить о Кевине

– Она сейчас сама ходит в туалет и в ванную, – снова заговорила я. – Но ей не нравится там находиться. Никогда не нравилось. Она не стала бы там играть.

Зарождающаяся настойчивость в моем голосе, должно быть, звучала рискованно. Мы отошли назад от опасной черты. Селия еще в операционной. Мы не стали ссориться, и ты держал меня за руку.

Появился врач – мне показалось, что прошли долгие часы. За это время ты дважды звонил домой по сотовому телефону – так, чтобы я не слышала, словно хотел меня пощадить; и ты купил мне кофе в автомате у стены, и сейчас его поверхность была покрыта морщинистой пленкой. Когда медсестра указала на нас хирургу, я внезапно поняла, почему некоторые люди боготворят своих врачей и почему врачи склонны чувствовать себя подобными богам. Но бросив один-единственный взгляд на его лицо, я увидела, что он не очень-то ощущает себя подобием бога.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Мы очень старались. Но повреждения оказались слишком серьезными. Боюсь, нам не удалось спасти глаз.

Нас уговорили поехать домой. Селия была под сильным наркозом и останется под ним еще на какое-то время. Недостаточно надолго, подумала я. Мы, спотыкаясь, вышли из приемной. По крайней мере, сказал ты деревянным голосом, он говорит, что с другим глазом, возможно, все в порядке. Всего лишь утром я воспринимала как должное тот факт, что у нашей дочери два глаза.

На парковке было холодно – вылетев из офиса, я забыла там пальто. У нас было две машины, чтобы поехать домой, и от этого мне стало еще холоднее. Я ощутила такое чувство, словно мы в каком-то смысле стоим на распутье, и если сейчас мы стартуем в разных транспортных вселенных, то позже окажемся в одном и том же месте лишь в самом банальном, географическом смысле. Должно быть, ты ощутил ту же потребность подтвердить то, что мы (как в последнее время начали говорить мои сотрудники по пять раз на дню) – одна команда, потому что ты пригласил меня в свою машину, чтобы несколько минут поговорить и согреться.

Я скучала по твоему старому голубому пикапу, который ассоциировался у меня с периодом, когда ты за мной ухаживал: как он летел по автостраде с опущенными стеклами, а его акустическая система вибрировала, словно ожившие строки песен Брюса Спрингстина. Этот пикап был больше похож на тебя – по крайней мере, на прежнего тебя: классический, по-домашнему уютный, честный. Даже чистый. Эдвард Хоппер[236] никогда бы не стал рисовать тот громоздкий полноприводный внедорожник, которым ты его заменил. Его кузов неестественно возвышался над широкими и слишком большими колесами, а грубые выступающие очертания были словно у надувной лодки. Агрессивная форма крыльев и вздыбленная поза напоминали мне тех бедных маленьких ящериц, чьим единственным оружием является демонстрация; утрированная, карикатурная мужественность этого автомобиля подтолкнула меня к тому, чтобы съязвить, как в лучшие времена:

– Если заглянуть под шасси, готова поспорить, там можно обнаружить крошечный член.

По крайней мере, ты рассмеялся.

Печка работала хорошо – даже слишком, потому что через несколько минут в машине стало душно. Эта машина была больше прежней, но в старом голубом форде никогда не возникало такого ощущения клаустрофобии, если мы сидели в нем вдвоем.

Наконец ты откинул голову на мягкий подголовник и уставился в потолок.

– Не могу поверить, что ты не убрала его на место.

Пораженная, я не ответила.

– Я думал не говорить этого, – продолжил ты. – Но если бы я смолчал, то я не говорил бы об этом, не говорил бы неделями, и мне показалось, что это хуже.

Я облизнула губы. Я начала дрожать.

– Я его убрала.

Ты уронил голову, потом вздохнул.

– Ева. Не заставляй меня это делать. Ты пользовалась средством для прочистки труб в субботу. Я помню это, потому что ты несколько раз сказала о том, что сток в детском санузле странно пахнет или что-то в этом роде; а позже в тот день ты предупредила, чтобы мы в течение часа не лили воду в раковину, потому что ты налила туда средство от засоров.

– Я его убрала, – сказала я. – На место, в верхний шкафчик, на котором стоит блокировка от детей и до которого Селия не смогла бы достать, даже встав на стул!

– Тогда как же он оказался снаружи?

– Хороший вопрос, – ледяным тоном сказала я.

– Слушай, я понимаю, что ты обычно очень внимательна с едкими веществами и запираешь их в шкаф автоматически. Но люди – не роботы…

– Я помню, что убрала его, Франклин.

– Ты помнишь, как обулась сегодня утром? Помнишь, как закрыла дверь, уходя из дома? Сколько раз мы садились в машину, а потом возвращались в дом, чтобы удостовериться, что плита выключена? Если выключать ее – предположительно вторая натура?

– Но она ведь всегда выключена, так? Это почти правило, да практически афоризм: Плита Всегда Выключена.

– А я скажу тебе, когда она не выключена, Ева: в тот единственный раз, когда ты не озаботишься тем, чтобы проверить это дважды. И вот тогда гребаный дом сгорает дотла.