Тот вечер в феврале 1998 года был единственным случаем на моей памяти, когда Селия притворялась. Она металась по дому, ползала по полу, поднимала край покрывала на кушетке и внимательно вглядывалась под диван, но, когда я спросила, что она ищет, она прощебетала: «Ничего!» Селия продолжала ползать на четвереньках и после того, как ей пора было ложиться, отказывалась объяснить, в какую игру она играет, но умоляла разрешить ей поиграть подольше. Наконец, терпение мое лопнуло, и я погнала ее спать, несмотря на сопротивление. Такое непослушание было не в ее духе.
– Как поживает Нюхлик? – спросила я, пытаясь ее отвлечь, когда включила свет в ее комнате.
Тело ее напряглось, и когда я закинула ее на кровать, она не смотрела на клетку. После паузы Селия прошептала:
– У него все хорошо.
– Я не вижу его отсюда, – сказала я. – Он прячется?
– Он прячется, – ответила она еще тише.
– Может, пойдешь найдешь его и покажешь мне?
– Он прячется, – сказала она, по-прежнему не глядя в сторону клетки.
Прыгунчик иногда спал в углу клетки или под веткой, но, когда я сама пошарила в клетке, я его не нашла.
– Ты ведь не позволяла
– Это все я виновата, – выдохнула она и всхлипнула. – Я д-думала, что закрыла дверцу клетки, но, наверно, не з-з-закрыыыыла! Потому что, когда я пришла после ужина, она была открыта, а его не было! Я везде искала!
– Тихо, тихо, успокойся, мы его найдем, – утешала ее я, но она не успокаивалась.
– Я глупая! Кевин так говорит, и он прав! Я глупая! Глупая, глупая, глупая!
Она так сильно ударила себя по виску сжатой в кулачок рукой, что мне пришлось схватить ее за запястье.
Я надеялась, что приступ рыданий скоро закончится, но горе маленькой девочки – поразительно стойкая вещь, и сила ее самобичевания заставила меня дать ей ложные обещания. Я уверяла ее, что Нюхлик вряд ли ушел далеко и что к утру он
Кажется, мы не сдавались до трех часов ночи – и еще раз спасибо тебе за помощь. Наутро тебе нужно было ехать на работу, и нам обоим предстояло не выспаться. Мы проверили все щели; ты отодвинул сушильную машину; я переворошила мусор в ведре. Добродушно бормоча «Где же этот проказник?», ты вытащил все книги с нижних полок, а я собралась с духом и проверила, нет ли шерсти в измельчителе под раковиной.
– Не хочу усугублять словами «Я же тебе говорил!», – сказал ты, когда мы оба рухнули на пол в гостиной с комками пыли в волосах. – И я правда считал, что он очень милый. Но это редкое, хрупкое животное, а она всего лишь первоклассница.
– Но она была такой добросовестной. Никогда не забывала налить ему воды, не перекармливала. И что, просто оставила открытой дверцу?
– Она рассеянна, Ева.
– Это правда. Наверное, можно заказать еще одного…
– Даже не думай. Одного урока в год на тему смертности достаточно.
– Думаешь, он мог выбраться наружу?
– В этом случае он уже замерз насмерть, – весело ответил ты.
– Спасибо.
– Это лучше, чем
Вот такую историю я рассказала Селии на следующий день: что Нюхлик пошел играть на улицу, где он будет гораздо счастливее, потому что там много свежего воздуха, и у него появится много друзей среди других животных. Эй, почему мне было не обратить это себе на пользу? Селия поверила бы во что угодно.
При прочих равных можно было бы ожидать, что я стану вспоминать бледность и тоску нашей дочери на протяжении следующей недели, но никак не обычные дела по дому. Но при нынешних обстоятельствах у меня есть веская причина для того, чтобы вспомнить, что в санузле, которым пользовались дети, в те выходные засорилась раковина. Дженис должна была прийти только в понедельник, а я никогда не была против того, чтобы самой время от времени заниматься уборкой. Поэтому я уничтожила засор сама: залила в раковину средство для удаления засоров, потом по инструкции добавила сверху стакан холодной воды и оставила на некоторое время, чтобы средство подействовало. А потом я убрала бутылку со средством от засоров на место. Ты всерьез думал, что по прошествии всего этого времени я изменю свою версию?
8 марта 2001 года
вот опять, боже мой, опять. Мне следовало догадаться об этом в понедельник, когда все мои коллеги внезапно принялись меня избегать.