Нам нужно поговорить о Кевине

– Значит, миссис Кадурян. Откуда ваш сын мог взять этот арбалет?

– Это был подарок на Рождество! Ох, я ведь говорила Франклину, что это ошибка, я ему говорила. Пожалуйста, можно я еще раз позвоню мужу?

Они разрешили, и после очередного бесплодного набора номера я сникла.

– Мне так жаль, – прошептала я. – Мне так жаль, мне так жаль. Я не хотела вам грубить, мне плевать на мою фамилию, я ненавижу мою фамилию. Я никогда больше не хочу ее слышать. Мне так жаль…

– Миссис Кадарян... – один из полицейских осторожно похлопал меня по плечу. – Может, нам стоит взять у вас полные показания в другой раз.

– Просто у меня есть дочь, маленькая, Селия, она дома, не могли бы вы…

– Я понимаю. Значит так, боюсь, Кевин должен будет остаться под арестом. Вы хотели бы поговорить с вашим сыном?

Представив это вкрадчивое, неумолимое выражение спокойствия, которое я увидела через стекло полицейской машины, я содрогнулась и закрыла руками лицо.

– Нет. Пожалуйста, нет, – взмолилась я, чувствуя себя ужасно малодушной. Наверное, я была похожа на Селию, которая слабым голосом умоляла не заставлять ее залезать в ванну, когда в ней, как в ловушке, все еще маячил этот темный, липкий ужас. – Пожалуйста, не заставляйте меня. Пожалуйста, не надо. Я не могу его видеть.

– Тогда сейчас вам, наверное, лучше всего будет поехать домой.

Я глупо уставилась на него. Я была настолько охвачена стыдом, что на полном серьезе считала, что они оставят меня за решеткой.

Может быть, просто для того, чтобы заполнить неловкую паузу, пока я молча смотрела на него, он мягко добавил:

– Как только мы получим ордер, нам придется обыскать ваш дом. Возможно, это будет завтра, но вы не волнуйтесь. Наши офицеры очень уважительно относятся к этому. Мы не будем переворачивать дом вверх дном.

– Да можете хоть сжечь этот дом, мне все равно, – сказала я. – Я его ненавижу. Я его всегда ненавидела…

Они переглянулись: истерика. И вывели меня за дверь.

Оказавшись на свободе – я не могла в это поверить – на парковке я безутешно побрела мимо своей машины, не признав ее в первый раз: все, что принадлежало моей теперь уже прошлой жизни, стало чужим. И я была поражена: как они могли просто так меня отпустить? Даже на этом раннем этапе я, должно быть, начала испытывать глубокую потребность в том, чтобы меня призвали к ответу, привлекли к ответственности. Мне пришлось удерживать себя от того, чтобы постучать в дверь участка и настойчиво просить администратора позволить мне провести ночь в камере. Разумеется, мое место именно там. Я была убеждена, что единственное ложе, на котором я смогу спокойно лежать в ту ночь, – дешевый комковатый матрас с шершавой казенной простыней, а единственная колыбельная, которая смогла бы меня убаюкать, – это шорох ботинок по бетону и отдаленное позвякивание ключей.

Однако, как только я нашла машину, я стала странно спокойной. Невозмутимой. Методичной. Как Кевин. Ключи. Фары. Ремень безопасности. Включить дворники, потому что моросил мелкий дождь. Мой разум отключился. Я прекратила говорить сама с собой. Я ехала домой очень медленно, тормозила на желтый свет и полностью останавливалась на перекрестках, хотя других машин на дороге не было. И когда я свернула на нашу длинную подъездную аллею и увидела, что в доме не горит свет, я ничего об этом не подумала. Я предпочла не думать.

Я припарковалась. Твоя машина была в гараже. Я двигалась очень медленно. Я выключила дворники и фары. Я заперла машину. Я положила ключи в свою египетскую сумочку. Я остановилась, чтобы придумать еще какие-то повседневные мелочи, которые мне нужно сделать, прежде чем войти в дом; я сняла с лобового стекла прилипший лист, подняла с пола в гараже твою скакалку и повесила ее на крючок.

Когда я зажгла свет в кухне, я подумала, как это непохоже на тебя – оставить на столе всю эту жирную посуду от завтрака. Сковородка, в которой ты поджаривал свою сосиску, вертикально торчала в сушилке, но та, в которой я делала французский тост, осталась на столешнице вместе с тарелками и стаканами из-под сока. Страницы «Таймс» были разбросаны на столе, хотя относить газету в стопку, лежавшую в гараже, было у тебя-чистюли одной из маний. Щелкнув следующим выключателем, я сразу увидела, что никого нет ни в столовой, ни в большой, ни в малой гостиной: в этом было преимущество дома, в котором нет дверей. И все равно я прошла по всем комнатам. Медленно.

– Франклин? – позвала я. – Селия?

Звук собственного голоса лишил меня спокойствия. Он был таким слабым и тонким, и ничего не послышалось в ответ.

Когда я пошла по коридору, я остановилась у комнаты Селии, и мне пришлось заставить себя войти туда. Там было темно. Ее кровать оказалась пуста. То же самое в нашей спальне, в ванных комнатах, снаружи на веранде. Ничего. Никого. Где же ты? Уехал искать меня? У меня был мобильный. Ты знал его номер. И почему тогда ты не взял свою машину? Это игра? Ты прячешься, хихикаешь с Селией в каком-нибудь шкафу. Именно в этот вечер ты решил поиграть?