Следующее, что я ощутил, это взрыв электрической тьмы.
– Забыл, как дышать? – спрашивает какой-то мужчина.
Я как рыба на берегу, грудь парализована, горло сдавлено, живот твердый, как бетон. Моя спина выгибается от напряжения дугой.
– Напрягись еще, выдави это из себя! Давай, назад дороги нет! – мужчина массирует мне задубевшие мускулы затылка.
Меня выгибает еще сильнее, кажется, сейчас либо мускулы оторвутся от костей, либо кости рассыплются в прах. ВСПЛЕСК! Горячие волны прокатываются по телу, и в легкие с хрипом влетает воздух. Я размякаю, словно стекаю весь на пол невесомой жидкостью.
Как легко мне, Господи, как легко, как горячо! Я словно соткан из пламени.
Он помогает мне подняться:
– Ну как? Вспомнил?
Даже не обдумав смысла его вопроса, отрицательно мотаю головой. И тут до меня доходит этот смысл:
– Помнишь, как меня звать?
Я абсолютно расслаблен:
– Помню. Ты – Юра.
– А перед этим что было?
Я абсолютно расслаблен:
– Не помню.
– Постарайся.
– Не помню. О боже! Я не помню!..
– Тихо-тихо, лежи, – Юра укладывает меня на пол. – Припомни, что было двадцать секунд назад.
Я думаю, но мыслей нет. Возле меня перевернутая табуретка. Стол. Светит несколько ламп с необычными жестяными абажурами. Лестница ведет вниз, к барной стойке.
И тут, аллилуйя, аллилуйя, я вспомнил!
– Я вспомнил. Мы сидели с тобой за этим столом. Правильно?
Юра молчит, смотрит на меня сквозь свои затемненные сиреневые очки. Он выглядит слегка разочарованным.
– Сидели за столом и разговаривали. Я рассказывал тебе про память. А потом ты что-то сказал… или показал мне, и я упал с табуретки.
Юра усмехается, и разочарование исчезает:
– Где мы сейчас?
– Во Львове. В «Открытом кафе».
– Какой сейчас год?
– Две тысячи третий.
– А как меня кличут, хоть помнишь?
– Помню. Гагарин.
Юра дал мне прикурить сигарету. От никотинового дыма я сразу почувствовал себя лучше. Тело снова стало моим телом… а не… куском памяти или чего-то в этом роде. Гагарин сказал, что теперь будет хорошо, если мы просто посидим и покурим. Это должно вернуть меня в прежнее состояние.