На этом завершился круг моих воспоминаний про кафе. Гагарин не ошибался – теперь я в самом деле чувствовал себя собой, но – более легким, более свободным. Хотя и страшно утомленным. Глянул на часы – только половина третьего. Глаза слипаются.
– А это правда, – спрашиваю, – что вас на курсах учили, как можно высыпаться за два часа?
Гагарин кивнул, все так же глядя прямо перед собой.
– Тета-ритмы, – проговорил он. – Они отвечают за глубокий сон без сновидений. Если ты научишься контролировать тета-ритмы в мозгу, сможешь спать молниеносным сном. Силы можно восстановить за какие-нибудь сорок минут.
– А как можно контролировать тета-ритмы?
Гагарин помолчал, усмехаясь.
– Когда ты будешь во сне без сновидений и при этом сможешь оставаться в сознании, это он и будет. Контроль тета-ритмов. Но это требует тренировок, знания специальных техник. Биообратная связь, если коротко.
– Научи меня, – брякнул я легкомысленно.
– Зачем тебе это?
– Я хочу восстанавливать силы за сорок минут.
– А остальное время чем будешь заниматься?
Я хмыкнул. Еще какое-то время мы сидели молча и курили. Гагарин много курил, и я рядом с ним, за компанию, тоже стал курить, как сапожник.
– Существует нечто большее, чем техники, – заговорил Гагарин, словно продолжая какую-то мысль. – Нечто более важное, чем тета-ритмы.
– Что именно? – я не совсем понимал, куда он клонит.
– То единственное, для чего нужны тета-ритмы. Если ты не знаешь, о чем я говорю, тогда остальное – просто куча мусора.
На миг я почувствовал себя обиженным – откуда ему известно, знаю я или не знаю, о чем он говорит?
– Ну, а ты испытай меня, – сказал я.
Он поднял бровь:
– О’кей. Представь себе, что ты бессмертен. И всемогущ. Представь, что ты вечен и полон сил. Вопрос: чем ты будешь заниматься все это время?
Я сперва гоготнул, мол: «Элементарно, Ватсон». Гагарин тоже хохотнул, наблюдая за мной. Я смотрел на свое отражение в его прямоугольных солнечных очках и видел там человечка, который постепенно приобретает растерянный вид. Гагарин снова хохотнул.
Его греческое лицо напоминало кусок бронзы, пластичной и твердой одновременно. Сиреневые окуляры стиляги не помогали – все равно казалось, будто его глаза светятся собственным светом.
– Мне надо отвечать, или это риторический вопрос? – попробовал выкрутиться я.
– Это тест на твою крутость, – ответил он и сложил руки на груди, положив ту, что с сигаретой, сверху. Сигарета дымила красивыми белыми волокнами. Меня зачаровывала их изменчивость и словно напоминала о чем-то, о чем я несвоевременно забыл.
Еще несколько минут мы просидели, глядя друг на друга. Понятно, у Гагарина было преимущество – в очках он мог смотреть на других как угодно долго.
И тут я нашелся:
– Я знаю! Если бы я был бессмертным и всемогущим, я потратил бы все свое время и силы на поиски выхода из этой ситуации!
Гагарин наклонился ко мне и похлопал по плечу. И последовательно повел разговор дальше:
– Меня заинтересовала твоя метафора. Дословно ты сказал, что действительность – это набор воспоминаний-картинок, среди которых мы живем. Есть индивидуальные воспоминания, а есть коллективные…
– Воспоминания-картинки и воспоминания-карты! – оживился я, повторив свои термины. – Последнее – общее для всех людей. Но только для людей, для прочих живых существ – нет.
Гагарин сказал:
– Я тебе кое-что хочу показать. – Он коснулся ногой табуретки, которая стояла возле соседнего столика. – Смотри на нее.
Должно быть, в моем лице промелькнула беспомощность.
– Смотри на табуретку, чего ты? – сказал он сквозь усмехающиеся губы, и я послушался.
Табуретка была серого цвета, сделанная из легкого дерева. Простой дизайн – фирменный стиль «Открытого кафе».
– Ты видишь, но не табуретку, – сказал он. – Ты видишь картинку. Воспоминание про табуретку. Но не ее саму. Вместо табуретки – воспоминание о ней, – еще раз повторил он, как для тупого.
Но я все равно не понимал, куда он гнет, только продолжал таращиться на табуретку.
– Попробуй почувствовать, что табуретка, на которую ты смотришь, – просто
Я не врубался, чего от меня хотят. Табуретка как табуретка, зачем человека мучить?
– Не смотри на нее,