– Я верю в организованную силу борьбы!
– Ты страдаешь излишней торопливостью.
– Кто не спешит, тот отстает от жизни.
– Хватит, сдаюсь. Давай, лучше я почитаю тебе «Стихи китайца». Я хочу перевести некоторые из них для нашего журнала.
– Нашел время! Город охвачен забастовками. Нам нужны воззвания, а не стихи!
– Ты сначала послушай, а потом говори, – обиделся Лю.
– Читай.
Две головы, лохматая и тщательно причесанная, склонились над книгой американского поэта.
начал с увлечением Лю, –
– Нужно быть американцем, чтобы тешиться подобной «китайской» фантазией, – насмешливо воскликнул Юн. – И эту чепуху ты хочешь напечатать в нашем журнале?
– Ты лишен всякого лирического чувства, Юн.
– Хорошая лирика для революционного журнала! Ты бы лучше составил комментарии к книге «Яшмовых правил». Это куда интереснее!
Юн прошел в соседнюю комнату и вернулся, неся потрепанную желтую книжку.
– Полюбуйся, – бросил он книгу на стол, – на этого неподдельного китайского дракона, охраняющего корни старого быта.
Лю взял книгу в руки и прочел название, стоявшее на золотой обложке:
– «Драгоценная копия яшмовых правил неба для увещевания всех людей».
– Читай дальше, – сказал Юн.
– «Всякий, кто поверит этой книге, впоследствии получит награду. Книгу по прочтении бросать нельзя, ее следует передать другому. Кто почтительно обращается с письменами, тот будет долговечен. Желающий иметь хорошего сына должен давать эту книгу для чтения верующему человеку». Какая ерунда! – не удержался Лю.
– Эта ерунда гораздо любопытнее пленивших тебя стихов. Эта книга написана человеком, понимавшим, как надо писать. Ей две тысячи лет, а она и сейчас действует неотразимо на воображение стариков. Эта книга прекрасно выполнила свое назначение: помогать мандаринам держать народ в рабстве. Она посвящена описанию загробной жизни, но на самом деле является перечнем грехов, вредных для казны и того строя, в защиту которого эти правила были написаны.
Юн взял книгу из рук Лю и раскрыл ее.
– Слушай внимательно! «Люди должны соблюдать четыре принципа: чжун – преданность государю, сяо – сыновнее почтение; цзе – верность жены мужу и преданность друзьям. Грех, не дожидаясь своей естественной смерти, покончить с собой. Но не грех, если кто убит на войне, умер от трудов на пользу государства, убит, когда хотел оказать помощь родителям. Не грешит жена, кончающая самоубийством из-за преданности мужу. Грех, если человек думает, что император не заботится о подданных. Грех давать неправильные указания о похоронах покойника».
– Какие нелепости!..
– На этих нелепостях держался старый Китай. «Яшмовые правила» охватывают все стороны китайской жизни… Ад ждет тех, кто не вносил налогов; продавал шелковые ткани, натерев левую сторону салом и рисовым крахмалом, чтобы шелк казался толще; кто, отправляя естественные надобности, поворачивался лицом к северу; кто гладил живот беременной женщины для получения жизненной силы от младенца…
– Довольно, я не в силах слушать дальше весь этот вздор…
– Ага, а кто защищал старину?
– Я имел в виду некоторые полезные традиции, а не перечни суеверий.
– Выдумки стариков мало отвечают нашему времени.
– Ты отказываешься от родины.
– Я не желаю жить на кладбище.
Спор разгорелся с новой силой.
Серый «пирс-арроу» Ворда шуршаньем шин прервал разговор двух стариков, вернув садовника деревьям, хозяина – к действительности.
Для большой торжественности Ворд захватил с собой адвоката Рейнеля.
– Очень рад видеть вас в Шанхае, дорогой Вей, – приветствовал Ворд встретившего их хозяина. – Надеюсь, вы нашли ваш дом в полном порядке?
– Порядок в моем доме не нарушается с тех пор, как я его построил, – ведя гостей к террасе, сказал Вей.
– Чего, к сожалению, нельзя сказать о Китае! – воскликнул Ворд.
– В Китае тоже порядок, – невозмутимо заметил Вей.
– Хороший порядок! – вмешался адвокат. – Забастовки не переводятся, как сырость.
– Забастовка живет неделю. А Китай держится пять тысяч лет, – возразил Вей. – Забастовка скоро пройдет, а Китай будет существовать. Если чума не приносит вреда нашей стране, то стоит ли беспокоиться о забастовке?
Адвокат с любопытством разглядывал китайского философа. Высокий старик в светло-сером халате казался призраком, вышедшим из могилы, так он был странен рядом с двумя англичанами в широких регланах.
Вей ввел гостей в дом, покрытый красными заплатами новогодних изречений.
Адвокат Рейнель с нескрываемым сожалением смотрел на испорченные наклейками стены.