Нанкин-род

– Ты зачем пришел? – голос ее был мертв.

– Брось чудить, Китти, – сказал Ворд, пытаясь взять ее за руку. – Кому нужна вся эта комедия?

– Мне, – отстраняя руку, ответила Китти. – Я слишком долго играла для других. Теперь я вспомнила о самой себе.

– Ты окончательно сошла с ума! – воскликнул Ворд. – Что за фантазия отравлять себе жизнь из-за какого-то пустяка?!

– Не смей говорить об этом! – сверкнула глазами Китти. – Ты все равно ничего не поймешь.

Ворд сделал презрительную гримасу.

– Подумаешь, какая загадочная история: молодой дурак неудачно подставил голову под табурет!

– Замолчи! – истерически крикнула Китти. – Уходи отсюда… сейчас же!

Она повернулась к нему спиной. Ворд сделал последнюю ставку.

– Тебе необходимо покинуть Шанхай. Давай съездим на месяц в Японию. Сейчас там зацветает сакура. Я знаю чудесные места в Киото.

– Уходи!.. – прошептала Китти. – Я уеду, но только подальше и не с тобой…

– Это твое последнее решение?

– Окончательное…

– Ты пожалеешь…

– Не думаю…

– Вспомни Сингапур.

– Я проклинаю его, проклинаю Восток! Здесь я нашла свою гибель.

– Хороша гибель в собственном доме с автомобилем, стоящим двадцать тысяч долларов!

– Этот дом и автомобиль – собственность Шанхая. Вы – мои покупатели – подсунули мне всю эту дрянь в обмен на мое тело. Я кружилась, как белка, неизбежно возвращаясь в свою клетку…

Китти печально роняла слова, и ее поникшая голова казалась большим золотым одуванчиком, надломленным ветром.

– Я уеду подальше от вашей мутной жизни, – продолжала она. – Шанхай отравил мою душу лихорадкой. Недаром летом здесь умирают от жары. Гнилое болото, которое вы покрыли камнем, мстит вам. Чтобы не чувствовать беды, вы пьете виски и коктейли, иначе вы не выдержали бы этой духоты, лезущей из каждой щели. Вы сошли бы с ума или сбежали бы отсюда, как бегу я!

Удивление Ворда поднималось, как ртуть на солнце. Шанхай повертывался к нему неожиданной стороной. А он-то считал этот город лишенным тайн!

– Все, что ты говоришь, удивительно, – сказал Ворд. – Удивительно потому, что это говоришь ты. С каждым днем я убеждаюсь, что хваленый восточный сон пошел к черту! Одалиски превратились в пророков… Скоро камни станут читать мораль.

Китти повернула голову.

– Хочешь, в память нашей прошлой дружбы я дам тебе хороший совет? Но ведь ты, в своей гордости, не воспользуешься им!

– Интересно послушать.

– Уезжай отсюда куда-нибудь. Здешняя земля начинает приходить в ярость… Уж слишком грубо вы ее топчете… Она пересохла от обиды.

Ворд громко расхохотался.

– Если бы я не знал тебя так хорошо, я бы подумал, что тебя купили большевики. Нет, дорогая моя. Шанхайская жизнь мне нравится. Я не страдаю галлюцинациями. А ты поезжай, полечи нервы.

Ворд достал бумажник.

– Тебе, вероятно, нужны деньги?

– Мой счет еще не исчерпан. Кроме того, у меня есть драгоценности.

– Когда же ты собираешься нас покинуть?

– Меня задерживает памятник.

– Памятник?

– Я заказала памятник на могилу Сильвио. Когда его поставят, я уеду.

– Трогательно. Надеюсь, перед отъездом ты все-таки устроишь прощальный ужин для твоих друзей.

– Вряд ли. Я разучилась забавляться и забавлять. Прощай.

Она протянула руку.

Ворд поднес ее к губам.

– Этот поцелуй звучит, как эпилог. Китти не ответила.

Молчаливый саизец открыл дверь. Увядший букет зацепился за ногу Ворда. Ворд сделал нетерпеливое движение. Букет, шурша, пополз по асфальту.

XVII

Веспа вышел из отеля с твердым решением немедленно приступить к делу.

Рю Консулэйт лениво изгибала свое черное тело, расширявшееся в плечах и бедрах перекрестков.

Остроконечные шляпы полицейских-аннамитов торчали, как чашки, прикрывающие грудь восточной танцовщицы.

Сегодня рикш не было. Веспа не удивился. Он знал, что праздник Нового года – праздник всеобщего отдыха, когда даже рикши позволяют себе роскошь выйти из оглобель.

Веспа пошел по улице.

Трудно было рассчитывать найти резвого рысака, но какая-нибудь изношенная двуногая кляча могла попасться.

Веспа не ошибся. Из-за угла выполз унылый скелет, тащивший за собой поставленный на колеса лакированный гробик. Это был старый бегун, старавшийся использовать отсутствие молодых конкурентов.

Старик охотно пожертвовал праздником: для него это была единственная возможность пополнить заработок. В обычное время пассажиры избегали садиться в его коляску, предпочитая более быстрых, юных рикш, которых всегда было достаточно.

Старик окрасил пергаментное лицо нищенской улыбкой, подобно старой блуднице, зазывающей в свое логово случайного искателя наслаждений.

Веспа влез в колясочку.

Старик дернул оглобли и побежал маленькими шажками, покачивая бессильно вихляющейся головой.

Дома отъезжали назад. Деревья уплывали вместе с домами.

– Нантао! – крикнул Веспа, удобно устроившись на сиденьи.

– Олай, – охнул старик, выкатывая колясочку на главное авеню французской концессии.

Веспа равнодушно смотрел на окруженные пальмами виллы. Его воображение рисовало заманчивые пейзажи, которые ему предстояло скоро увидеть.

Старик задыхался. В груди его шумело и клокотало. Ноги все чаще цеплялись одна за другую. Стал накрапывать дождь.