Нанкин-род

Клерк был озадачен. Не убежала ли эта леди из сумасшедшего дома? Должен ли он продавать ей билет?

– Одна минута, – сказал он и пошел к управляющему разрешить сомнение.

– Она здесь? – выслушав рассказ, спросил управляющий.

– Да, мадам стоит у барьера. Управляющий приоткрыл дверь.

– Да ведь это Китти Сингапур! – воскликнул он. – Мы ни в каком случае не можем продать ей билет, особенно после истории с матросом. Ее присутствие вызовет скандал! Ни одна приличная дама не согласится ехать вместе с ней!

Управляющий потер лоб.

– Вот что… Скажите, что все билеты на ближайшие рейсы проданы. Пусть обратится в другое место.

Клерк пошел исполнять приказ.

– К сожалению, мадам, – обратился он к Китти, – все места разобраны. Вам придется попытать счастья в других конторах.

Китти ничего не понимала.

– Минуту назад вы сказали, что я могу получить билет. Сейчас вы говорите: билетов нет. Что это значит?

– К сожалению, я ошибся, мадам: все билеты проданы, – повторил клерк.

– Этого не может быть! Тут что-то неладно! – вскипела Китти. – Я сама поговорю с управляющим.

И она направилась в кабинет.

Распахнув дверь, Китти увидела смущенную физиономию своего старого поклонника Перкинса.

– А-а!.. – воскликнула она. – Вот кого мне надо благодарить! Никогда не думала, Перкинс, что вы можете оказаться такой свиньей!

– Шш!.. шш… – растерянно зашипел Перкинс. – Кругом люди.

– Наплевать мне на ваших людей! – кричала взбешенная Китти. – Скажите лучше, что заставило вас отказать мне в билете?

– Be a lady!..[34] – умолял Перкинс. – Be a lady…

– Провалитесь вы вместе с вашими леди! – бушевала Китти.

– Какие слова! – стонал уничтоженный Перкинс. – Хорошо, что вас не слышат наши пассажиры.

Китти побледнела от обиды.

– Теперь для меня все ясно! Вы не считаете меня достаточно приличной для ваших хваленых леди?! А пить со мной вы находили приличным?! А безобразничать у меня дома вы считали достойным?!

Китти схватила чернильницу и запустила ею в Перкинса. Чернильница ударилась в стену. Черный дождь щедро оросил Перкинса.

Китти захлопнула дверь и пронеслась мимо шарахнувшихся клерков. На тротуаре она столкнулась с Веспой.

– С каких пор вы стали кегельбанным шаром?! – воскликнул маленький итальянец.

– Благодарите Перкинса, – вскакивая в автомобиль, бросила Китти.

– Зачем вам понадобился этот тихий идиот?

– Он устроил вам пакость?

– Эта свинья не продала мне билета!

– Разве вы уезжаете?

– Как можно дальше и как можно скорее… Помогите мне найти пароход, который не постыдился бы пустить меня на свою палубу.

– Я знаю один, который сочтет за честь.

– Вы шутите?

– Нисколько. Гонзальво и я будем очень рады.

– Послушайте… – Китти высунулась из автомобиля, – вы меня страшно обрадовали. А куда направляется ваш пароход?

– На край света.

– Это как раз то, что мне нужно. Садитесь скорее и поедемте знакомиться с вашим Гонзальво.

* * *

Лю бродил по опустевшему дому.

Лица предков были злы и угрюмы: с отъездом Вея никто не зажигал перед ними курительных палочек.

На столе в комнате Лю лежала статья для журнала «Новая молодежь».

Статья называлась «О долге и мужестве».

Начальные столбцы крупных иероглифов говорили о всепоглощающем чувстве долга, о радости отречения во имя борьбы. Они говорили о нерасторжимости братских клятв, о красоте верности, о презрении к смерти. Они призывали чаще вспоминать надпись на могиле героя, выдолбленную на камне его врагами. Они повторяли эту надпись:

«Здесь мы взяли его в плен. Он дрался, как тигр. Мы предложили ему стать в наши ряды, но он выбрал смерть.

Мы раздробили ему ноги, – он руками посылал привет отсутствующим друзьям.

Мы лишили его рук, – он громко кричал о своей верности.

Мы вырвали язык, – его глаза выражали гордое упорство.

С почтением мы сняли ему голову и, похоронив, начертали:

– Когда ты родишься вновь, окажи нам честь родиться среди нас».

Статья была почти готова.

Она просила конца настойчивым строем прерванных фраз, но мысли Лю, остывшие и лишенные мужества, отходили все дальше.

Любовь взяла его в плен. Она накрыла его тонкой сеткой, под которой его сердце билось, как пойманная бабочка.

Вероятно, Лю понимал свое состояние… Иначе зачем бы он стал признаваться в собственном бессилии?

Над чашкой остывшего чая
Вьется бабочка…
Улети, легкокрылая,
И скажи ей:
Мое сердце запуталось
В сетях любви,
Освободить его я не в силах.

Эти стихи он написал на другой день после встречи с Агатой. Лю подошел к окну.

Дождь покрыл стекла водяными чешуйками. Старый Яо возился с деревьями.

Скверная погода не мешала ему исполнять долг.

«Зачем она приехала? – думал Лю. – Зачем она спутала мои мысли?.. Что подумает Юн? Что подумают другие товарищи? Целую неделю я не виделся с ними… Надо непременно кончить статью и сегодня же отнести в редакцию…»

Лю направился в свою комнату.

Он перечитал статью. Все было правильно. Это были его убеждения. Он разделял их всем своим умом. Но сердце его молчало… Оно было наполнено знойной тишиной, вызывавшей в теле странное томление.