Нанкин-род

– Я знаю одно: Лю сидит и пишет стихи, а мы бегаем от полиции. Чен ушел. Юн вернулся в оранжерею.

Длинная вереница комнат, одетых в стекло, дышала искусственным зноем.

Юн спустился вниз, в небольшую землянку, загроможденную столами.

Это была лаборатория его отца, в которой старый садовник проделывал свои замечательные опыты.

Бутылки, горшки, тарелки, вазы содержали всевозможные лекарства и притирания, необходимые для капризной и избалованной земли.

Здесь были эликсиры из бычьей крови, пудра из молотых костей, паста из отборного навоза – все, что восстанавливает, укрепляет, холит, придает блеск.

Этот первоклассный институт красоты расходовал весь свой богатый опыт на обслуживание оранжереи, цветы которой никогда не покидали отведенного им места. Они были обречены от рождения. Их даже не брали в дом. Так приказал старый Вей, построивший эту оранжерею в память умершей жены.

Старый Яо занимался служением смерти. Он холил и украшал склеп.

Единственным оправданием цветочного морга являлась маленькая типография, перенесенная сюда Ченом. Она готовила удобрения для человеческих душ.

Сын садовника был счастливее отца. Он работал для жизни.

Юн положил на стол доску с рельсами. Поставил на нее заключенный в раму готовый набор. Поправил деревянным молотком буквы. Накатал краску. Приладил бумагу. Навалившись на ручки, двинул небольшой вал.

Оттиск получился ясный и четкий. Юн проверил текст и принялся за работу.

* * *

Бертон жаловался Ворду:

– Не люблю австралийцев… Удивительно дурно воспитанный народ.

– Что вас заставило вспомнить об этом?

– Визит сиднейского журналиста, сидевшего у меня до вас. Он вел себя так, как будто мы с ним родились от одной лошади.

– Зачем он приехал?

– Его газета поручила ему посмотреть, что делается в Китае.

– Послушайте, а нельзя ли его использовать для нашей Лиги?

– У меня нет охоты лишний раз его видеть. Да и на что он вам нужен? Писак у нас и без того достаточно.

– Его можно представить, как гостя из Австралии. Это будет эффектной демонстрацией популярности наших идей.

– Вряд ли защита цивилизации его интересует. Впрочем, может быть, вам удастся с ним сговориться. Его зовут – Спарк. Он живет в «Plazza».

Название отеля заставило Ворда вспомнить о своих неприятностях.

– Последнее время мне решительно не везет, – сказал он. – У меня двойное несчастье: я лишился способной любовницы и потерял изумительного агента…

Бертон раскрыл глаза.

– Да, да, и все это внезапно, как паралич… Китти влюбилась в мертвеца и возненавидела всех живых, а Веспа вдруг потянуло путешествовать. Оба на днях уезжают.

– Убейте меня, если я что-нибудь в этом понимаю! – воскликнул Бертон. – Китти покидает Шанхай! Это – ненормально! Игорные дома без Веспы?! Сумасшедший бред!

– Приходится принять этот бред. Он существует, как вы, как я, как дом, в котором мы сейчас находимся.

– После таких вещей можно усомниться даже в собственном существовании!

– Ну, мы-то существуем, – властно сжал губы Ворд, – нам нечего беспокоиться. А вот они – потеряли почву. Мне жаль Китти. Прежде всего, она – англичанка. Веспа меня не трогает. Итальянцы – путаный народ. Они любят собственную жизнь превращать в извержение Везувия.

Бертон машинально перебирал бумаги.

– Да… Я забыл вам сказать, – внезапно оживился он, – сейчас сюда явится мисс Гаррисон. Помните, я вам говорил – «Международное бюро труда».

– Новый экземпляр человекоподобной лошади? – рассеянно бросил Ворд.

– Что вы! Очаровательное существо! Будущее Лиги Наций начинает рисоваться мне в радужном свете.

– Для полного успеха им нужно переменить всех старух на девушек из ревю.

– Как правило, это не годится. Как отступление, заслуживает всяческой похвалы. Во всяком случае, я доволен. Скука обследований, в которых мне предстоит участвовать, будет компенсирована веселыми вечерами.

– Не преждевременны ли ваши восторги? Эти юные реформаторши обычно так влюблены в работу, что у них ничего не остается для флирта.

– Только не мисс Агата… Я не хочу сказать ничего дурного, но – ее глаза все время поют.

Раздался звонок.

– Это она! Сейчас вы сами ее увидите, – вскакивая с кресла, сказал Бертон.

В комнату вошла Агата.

Ее с трудом можно было узнать в бесформенном, мохнатом балахоне, прикрывавшем плоские ноги в туфлях, подбитых велосипедными шинами.

В руках она держала плотный кожаный портфель и портативный ремингтон.

– Я пришла со всем этим, – сказала она, не обращая внимания на изумленного Бертона, – потому что я терпеть не могу возиться с карандашом.

Она спокойно положила вещи на консульский стол.

– Я думаю, нам сегодня удастся поработать, не правда ли?

Ее глаза, обведенные темными кругами очков, плавали за стеклами, как голубые рыбки.

К Бертону вернулся дар слова.

– К вашим услугам, – поклонился он. – А это мой друг – мистер Ворд.

Агата равнодушно повернулась к Ворду.

– Прежде всего, мне бы хотелось проверить те сведения о шанхайских фабриках, которыми меня снабдили в Лондоне.

Она расстегнула ремешки и вынула из портфеля желтую папку с бумагами.

– Шелкопрядилен – семьдесят шесть. Текстильных фабрик – шестьдесят. Эти цифры правильны?