Написано кровью моего сердца

— Thalla le Dia, — сказал он ей. — Иди с богом. — Он осторожно взял гусеницу, отнес к выходу и положил в траву. Вернувшись, Джейми снова сел на табурет и продолжил: — У меня будет всеобщий смотр, саксоночка. Мои последние два отряда пришли сегодня утром. Они уже должны были позавтракать и немного отдохнуть. — Он повернулся и посмотрел на меня. — Пойдешь со мной, саксоночка? Посмотришь на них? Вдруг кто-нибудь пока не может сражаться или нуждается в лечении?

— Конечно. Когда?

— Если хочешь, приходи на плац через час. — Он провел рукой по аккуратно заплетенной рыжей косе, свернутой вдвое и перетянутой у затылка лентой. — Отлично. Ну, как тебе?

Джейми поднялся, смахнул с рукава обрывок листа. Его макушка подпирала потолок палатки, а сам он прямо-таки лучился энергией и предвкушением встречи.

— Выглядишь как Марс, бог войны, — иронично ответила я, подавая ему жилет. — Смотри, не напугай подчиненных.

Он ехидно усмехнулся и надел жилет, но ответил вполне серьезно:

— Я и хочу, чтобы они меня боялись, — только так я смогу помочь им выжить.

* * *

Чтобы убить время, я взяла медицинские принадлежности и пошла к большому дереву, где имели обыкновение собираться больные из тех, кто сопровождал армию, но не сражался. Армейские хирурги обычно лечат их наравне с солдатами, но сегодня у них вряд ли будет на это время.

Сегодня меня ждал обычный набор несерьезных заболеваний и ран: глубокая заноза (началось воспаление, пришлось нанести мазь, вынуть занозу, продезинфицировать ранку и перевязать); вывих пальца (пациент во время игры пнул друга; вправить палец оказалось минутным делом); рассеченная губа (зашила и нанесла мазь из горечавки); порез на ноге (результат невнимательности при рубке дров; пришлось сделать двадцать восемь стежков и широко перебинтовать); ребенок с воспалением уха (прописала луковую припарку и чай из ивовой коры); еще один ребенок с болью в животе (посоветовала пить чай с мятой и строго-настрого запретила есть яйца неизвестного возраста из птичьих гнезд неведомого происхождения)…

Пациентов, которым требовались лекарства, я оставила на потом. Покончив с ранами, я бросила взгляд на солнце и повела больных в свою палатку, чтобы выдать им пакетики с ивовой корой, мятой и листьями конопли.

Полог был откинут. Неужели я забыла закрыть его? Я сунула голову внутрь и замерла. Какой-то высокий незнакомец рылся в моем ящичке с лекарствами.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — резко спросила я, и мужчина озадаченно повернулся ко мне.

Глаза мои привыкли к полумраку палатки, и я увидела, что вор — если это, конечно, вор — одет в форму капитана Континентальной армии.

— Прошу прощения, мадам. — Он небрежно поклонился мне. — Говорят, здесь есть запас лекарств. Я…

— Да, есть. И они мои. — Это прозвучало грубо — хотя его поведение тоже не назовешь вежливым, — и я немного подсластила пилюлю: — Что вам нужно? Наверное, я смогу кое-что…

— Ваши? — Он перевел взгляд с ящичка — дорогого и специализированного — на меня и поднял брови. — Зачем вам такая вещь?

У меня в голове промелькнуло несколько подходящих к случаю ответов, но я уже достаточно оправилась от потрясения, чтобы не ляпнуть какой-нибудь из них, и ограничилась вопросом:

— Могу я узнать, кто вы, сэр?

Слегка смутившись, он поклонился мне.

— Прошу прощения. Капитан Джаред Леки к вашим услугам, мадам. Я хирург второго Нью-Джерсийского полка.

Он оценивающе посмотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, кто я такая. Поверх платья на мне был надет холщовый фартук с вместительными карманами, в которых сейчас лежали разнообразные небольшие инструменты, бинты, маленькие бутылки и баночки с мазями и отварами. Входя в палатку, я сняла широкую шляпу с полями, а чепчика я не ношу, и мои волосы выбились из прически и курчавились вокруг ушей. Скорее всего, капитан принял меня за прачку, которая пришла забрать грязное белье, — если не за кого похуже.

— Я миссис Фрэзер. — Я выпрямилась и кивнула: надеюсь, это получилось грациозно. — Жена генерала Фрэзера, — добавила я, заметив, что на него это не произвело впечатления.

Он выгнул брови и оглядел меня от макушки до пяток. Взгляд его задержался на верхних карманах моего фартука — из них торчал небрежно свернутый перевязочный материал и бутылек с семенами асафетиды. Пробка в нем едва держалась, и характерная вонь уже вплелась в какофонию запахов лагеря. Асафетиду не зря называют «чертов кал». Я вынула бутылек и загнала пробку глубже в горлышко. Этот жест, как ни странно, показался капитану убедительным.

— Значит, это генерал — доктор.

— Нет, — ответила я, уже понимая, что меня ждет нелегкое испытание — капитан Леки юн и явно не блещет умом. — Мой муж солдат. Это я доктор.

Он уставился на меня так, будто я призналась, что занимаюсь проституцией. Затем Леки ошибочно предположил, что я шучу, и весело засмеялся.

В этот миг одна из моих пациенток, молодая мать, чей годовалый сын страдал от боли в ухе, робко заглянула в палатку. На руках у нее извивался покрасневший от крика мальчик.