Напиши на линии горизонта (СИ)

Правда, спать теперь совсем не хочется, так что я лишь устало опускаюсь на собственную кровать, слушая жалобное поскрипывание пружин, и начинаю внимательно изучать стену перед собой, стараясь смотреть чуть выше Спицы. По штукатурке длинным ломаным изгибом тянется тонкая линия. В детстве мне всегда нравилось думать, что эта трещина — проход между мирами, и именно через неё я смогу попасть на Изнанку. Даже сейчас эта трещина выделяется на чужой стене, словно смотрит прямо на меня, и так манит, манит, манит. Раньше я думала, что всё это действительно что-то значит. Я считала себя избранной.

Перевязанная лентой коробочка, всё ещё не открытая, но уже перекочевавшая из-под подушки под кровать, попадается на глаза. Несмотря на убивающее состояние весенней хандры, жутких холод от которого стучат зубы и полное нежелание открывать заветную коробочку, руки тянутся к ней сами по себе. И я повинуюсь.

Затянутый годами узелок отказывается развязываться, что на одно мгновение стопорит движение. Сердце у меня ухает куда-то вниз, растягивая по всей груди чувство саднящей тревоги, но я, привыкшая к этому чувству всегда прислушиваться, почему-то его игнорирую. Руки действуют сами по себе. Мозг почему-то отключается, пуская всё на самотёк.

Дрожащие пальцы отказываются слушаться, и отворившаяся наконец-то крышка вываливается из рук. От того, что я вижу, перехватывает дыхание. Вот, вроде бы, небольшая картонная коробка, а умудрилась вместить в себе самые важные в моей жизни вещи. Я тяжело выдыхаю и только тогда осознаю, с какой неистовой силой колотится о рёбра сердце.

Первым на глаза попадается вытертая пачка сигарет. Давно опустевшая, в этот миг она кажется мне самой ценной вещью на свете, потому что чёрной ручкой на ней нацарапан сочинённый Волком стих. Кривой, с пропадающей рифмой и практически отсутствующим смыслом, но я всё равно жадно вчитываюсь в неровные строчки, вспоминая тот день, когда Волк его написал. Кажется, тем вечером мы сидели в Могильнике.

Я интуитивно прижимаю пустую пачку к груди, словно это поможет мне вернуть к жизни Волка. Или хотя бы немного согреться. Замираю в таком положении, — не самом удобном, ноги поджаты под себя, спина прямая словно линейка, — правда, не знаю, на сколько. Вспоминаю о том, что могу двигаться только когда ощущаю, что затекла спина. И вижу, как ползёт трещина на стене.

Снова заглянуть в коробку казалось необычайно сложным. В ней хранились сотни самых разных безделиц, которые открывали для меня всё новые и новые воспоминания, расковыривали старые раны, которые начинали кровоточить, пачкая мои руки и всё вокруг меня кровью. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что коробку стоит как можно скорее закрыть и спрятать как можно глубже под кровать, а ещё лучше — обратно на подоконник под груду тряпок, где ей самое место. Потому что вспоминать обо всём этом неимоверно больно. Но я всё равно запускаю дрожащую руку в коробку, игнорируя бухающее о рёбра сердце, и, не глядя, цепляюсь пальцами за первую попавшуюся вещь. Ей оказывается небольшое колечко от пивной пробки, которое даже сейчас можно с лёгкостью нацепить на палец. Я до сих пор помню, как Рыжий в шутку предлагал мне выйти за него замуж, а я смеялась и соглашалась. Кажется, на следующий день Стервятник Рыжего укусил. Что с них взять, тогда мы были детьми.

Я слегка трясу коробку, наклонив её вбок, чтобы все мелкие вещи ссыпались вниз, и я смогла увидеть то, что находится на самом Дне. Моё сердце снова ухает вниз. Полустёртыми золотистыми завитками на меня смотрят «Мифы и легенды древней Скандинавии». Те самые, которые Свист подарил мне в наш первый год в Доме. Помнится, мы с Волком зачитывали эту книгу до дыр, передавая друг другу из рук в руки. А когда Слепой принял закон о разделении парней и девушек, то у нас появилось тайное место под подоконником на первом этаже. Когда я дочитывала книгу, я прятала её в ту нишу, а Волк потом забирал, и наоборот.

В горле у меня встаёт ком, и я всеми силами стараюсь проглотить накатившую обиду. Потому что ничего этого больше не будет. Ни шутливых предложений руки и сердца от Рыжего, ни чтения книг с Волком, ни тёплых отношений с братом. У меня больше не будет ни-че-го.

Откладываю коробку на кровать и прячу лицо в ладонях. Холодные, отмороженные не весенней погодой пальцы помогают немного прийти в сознание. Только сейчас замечаю, что плед соскользнул с плеч, а меня колотит. Хочется захлопнуть крышку этой чёртовой картонной коробки, закинуть в самый дальний угол и забыть о ней навсегда, оставив где-то в Доме после своего ухода. И я действительно собираюсь это сделать — цепляю пальцами ленточку, поднимаю крышку с пола, но потом замираю на месте. В тусклом свете пробивающейся через тюлевую шторку луны успевает блеснуть крохотный ключик. В один момент я забываю и о книгах, и о стихах. Всё вокруг теряет значение, сужаясь до размеров маленького стального ключа на дне коробки. Почему-то я была уверена, что потеряла его…