Напиши на линии горизонта (СИ)

Голова шла кругом. Мысли и без того путались, перемешивались, одна сменяла другую со скоростью света, мешая ухватиться хотя бы за что-нибудь. Такое иногда случалось после возвращения с Изнанки, но так сильно — никогда, так что я ещё не успел к этому привыкнуть.

Думаю, стоило бы выпить каких-нибудь таблеток, вот только на ум как назло не приходило название ни одного препарата. Да и сомневаюсь, что в моём ящике остались хотя бы какие-то упаковки, я же не Мираж, которая практически только таблетками и питалась, поглощая их пачками.

А тут ещё и Стервятник — вытянутый, бледный и сильнее обычного похожий на призрака, — снова строит из себя самого спокойного и рассудительного жителя Дома, а губы дрожат. Я-то вижу. То, с каким спокойствием вчера он говорил мне о том, что Мираж прыгнула на Изнанку, практически заставляет меня рассмеяться, пока я окончательно не понимаю смысла сказанных слов. То есть, как прыгнула?

Из груди рвётся какой-то истерический смешок. Быть такого не может! Ведь она никогда не была связана с Домом, об Изнанке слышала лишь из рассказов Слепого и Волка (ну, и иногда от меня, если мне вдруг хотелось разозлить её особенно сильно). За столько лет, что мы тут находимся, Дом так и не принял её, не сделал ей ни одного знака, всегда отвергал её попытки привлечь к себе внимание. А теперь, незадолго до выпуска — возьмите, пожалуйста! Распишитесь!

Стервятник тогда ещё долго стоял рядом, смотрел внимательно, стараясь уловить любое моё, даже самое мимолётное движение. Со стороны могло показаться, что он просто ждал моего ответа, но я-то знал, что он просто внимательно наблюдает за моей реакцией. В последнее время во мне всё сильнее и сильнее укреплялось мнение, что кличка ему досталась самая верная. Я молчал и почему-то не шевелился, хотя изнутри начинала раздирать злоба. На Стервятника, душившего своей чрезмерной заботой, на Мираж, умудрившуюся ни с того ни с сего прыгнуть, на себя, на Дом. На всё и на всех сразу.

Вожаку Третьей я тогда так ничего и не сказал, молча развернулся и похромал прочь, как можно дальше от Стервятника и глубже в коридор. Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать, а где-то внутри лишь сильнее кольнуло осознание того, что мне просто необходимо вернуться Туда, к моей Лизе. Вернуться на Изнанку, где мне, в отличии от этого проклятого места, было хорошо. Но разве я мог сделать что-то против воли Дома?

Тогда я просто вернулся в Третью, откапал в шкафу бутылку мутной настойки, завёрнутой в старый, местами поеденный молью плед (и то, и другое, кажется, принадлежало Дракону), и надрался так, что раскрыть глаза получилось только этим утром. Честно говоря, даже без этого в последние дни я чувствовал себя просто отвратительно, так что хуже уже быть не могло.

Кое-как выйдя из Гнездовища, запутавшись по пути во вьющемся по подоконнику и полу клематисе, я вышел в коридор и осмотрелся по сторонам, заметив только несколько Крысят и тут же скрывшегося из виду Фазана. Действительно, а который сейчас час?

Казалось, надписи на стенах смотрели на меня с ехидным превосходством. Я отворачивался. Старался отвлечь себя мыслями о том, как было бы сейчас хорошо, окажись я Там, рядом с Лизой. Я прикрыл глаза и постарался представить её улыбку, её светящиеся теплотой глаза, нежные руки, все эти годы гладившие меня по спине и плечам. От мыслей о ней становилось действительно легче.

Дверь в Четвёртую оказалась передо мной как-то сама по себе. В последнее время я туда практически не заглядывал, времени было не так-то много. Не видел ни Шакала, ни Сфинкса, ни даже Курильщика. И каково было моё удивление, когда я приоткрыл дверь, а передо мной в короткой майке и красных трусах прошла Рыжая. С общей кровати на меня немного удивлённо, словно не ожидая здесь встретить, смотрела Русалка.

Я кивнул им в знак приветствия слегка неуверенно, почему-то стыдясь того, что сюда заглянул, словно подсмотрел за чем-то сокровенным и мне теперь недоступным. Вернее, за тем, чего Дом лишил меня насильно. Найти глазами Курильщика оказалось не трудно, а он, заметив мой взгляд, тут же всё понял без каких-либо слов и выехал ко мне в коридор.

— Прогуляемся?

Он неуверенно кивнул, теребя в пальцах какой-то дневник, но я не придавал этому значение. В конце концов, не моё дело, что он там пишет. Курильщик ничуть не изменился, разве что взгляд его стал чуть менее потерянный и более уставший. Стоит признаться, я по нему скучал. Но вслух я этого, конечно, не говорю, лишь передаю ему свой костыль, цепляясь за ручки коляски. Какое-то время по коридору мы передвигаемся молча.