Напиши себе некролог

– Я – сирота с рождения. Рос у дяди вместе с двенадцатью его детьми, перебивался с хлеба на воду. Но был лучшим в ешиве, и поэтому ребе отрекомендовал меня Беллочкиному отцу в качестве жениха. Видите ли… У евреев не принято женить деньги на деньгах. Потому что ум, в отличие от денег, не передается по наследству. А когда нет ума, деньги, даже если их очень много, куда-то исчезают. Только ум способен их приумножить. Что, собственно, я и сделал. Предложил тестю открыть в столице магазин. Шить, как и прежде, в Витебске, где рабочие руки стоят копейки, а продавать здесь. Тесть сперва сильно расстроился: так ли я умен, как уверял его ребе? Конечно, он понимал, что размер с клиента можно снять в Петербурге и передать в Витебск телеграфом. Но как проводить примерки? Я объяснил ему, что мы вообще не будем снимать размеры, а примемся шить сразу на разные фигуры. Покупатель примерит наиболее подходящий, а укоротить, подрезать, чуть-чуть расставить можно прямо в лавке. И что? Дело наше процветает. Более того. После моих успехов Беллочкин брат открыл подобный магазин в Париже!

– Боюсь, что у русских подобные браки не приняты. У нас по-прежнему деньги женятся на деньгах. Ну или на связях, – грустно посетовал Арсений Иванович, выходя из примерочной.

– Сообщите ваш адрес, – попросил приказчик.

Яблочков продиктовал.

– А что у вас за ссадина на лбу? – спросил участливо Тейтельбаум.

– Да так… Пытались убить, но не вышло…

– Надо бы ее замаскировать. Обратитесь-ка к Жан-Жаку…

– Руссо? – усмехнулся Арсений Иванович.

– Нет, его фамилия Лауре. Здешний куафюр. Очень, очень хороший. Он зачешет вас так, что ссадина не будет видна.

– Пора бы Жан-Жаку нам уже процент выплачивать, – улыбнулся приказчик. – За неделю второго клиента к нему отправляем. Может, и очки желаете?

– Очки? Какие очки? – насторожился Яблочков.

Синие совиные ему уже снились по ночам.

– Да какие угодно. Мастер Брандт – золотые руки, любые окуляры изготовит. Все тому же клиенту его присоветовали.

– Когда? – спросил Яблочков, чувствуя, что вот она – удача.

– Во вторник. Зашел к нам этакий раскольник. Волосы до плеч, борода до пуза, армяк, все как полагается. Я в удивление, мол, что угодно? А он вдруг: «Приодень по моде. Надоело дедовы обноски носить».

– Молодой, старый?

– Юный. Правда, это стало понятно, когда месье Жан-Жак его наголо обрил. Даже моложе вас, лет двадцать, не больше.

– Очки? Какие он очки купил?

– Самые что ни на есть модные. Роговые. Стекла синие.

– Адрес оставил?

– Конечно, чтобы мы обноски ему вернули. Не пойдет же он в них с бритой головой.

– Говорите, ну же…

Приказчик листал страницы в блокнотике:

– Не то, не он… Федор Рыкачев, Большая Зеленина, дом купца первой гильдии Пятибрюхова…

– Обожженыш? – воскликнул Крутилин, заслушав доклад Яблочкова. – Не может быть…

– Еще как может. Я и цирюльника опросил, он хорошо его описал.

– Федька хоть сам и не старовер, вырос у староверов. Нравы у них сам знаешь…

– Как раз из-за строгости нравов, из-за невозможности реализовать обычные желания люди и решаются на преступления.

– Возможно, ты и прав.

– Дайте людей, еду на задержание.

– Я тоже.

Ворота открыл все тот же верзила в черной косоворотке.

– Чего желаете? – как и в понедельник, спросил он у Крутилина Иван Дмитриевич на этот раз продемонстрировал револьвер:

– Хозяин дома?

– Да, – подтвердил верзила.

– А Обожженыш?

– Нет, съехал.

– Куда?

– Он мне не докладывает…

– Яблочков, допроси-ка его. По глазам вижу – врет. А вы, – начальник сыскной обвел взглядом шестерых агентов, – обыщите дом.

– На женскую половину никак нельзя, – возразил верзила.

– Тебя забыли спросить, – Яблочков схватил верзилу за патлы и, резко потянув вниз, стукнул коленом ему по лбу.

– А я пока потолкую с хозяином, – сказал в заключение начальник сыскной.

– Что опять случилось, Иван Дмитриевич? – испуганно спросил Пятибрюхов у вошедшего без стука Крутилина.

– Федор твой где?

– Съехал.

– Куда?

– Не знаю. Испросил отпуск для поправки здоровья.

– Когда?

– Во вторник. Собрал вещи и укатил. Сказал, объявится через месяц. А что случилось?

– Против Федора подозрения. Весьма серьезные.

– Как вы могли им поверить, Иван Дмитриевич? Да на этих мошенниках пробу негде ставить.

– Ты о ком? – недоуменно спросил Крутилин, пытаясь сообразить, где искать Рыкачева.

– О братьях Серогодских. Федор по неопытности в их ловушку попался. Предложили они ему баржу корабельных сосен. Нам такие до зарезу нужны. Обожженыш ударил с ними по рукам, но, когда сосны осмотрел, покупать наотрез отказался, потому что гнилыми они оказались. Братья сперва пытались его подкупить, де, долю тебе от сделки выплатим, а когда не вышло, пригрозили Федьку в Сибирь отправить. В полиции, де, у них много друзей, если напишут заявление, что Федор деньги у них украл, его арестуют и осудят. Я братишек этих знаю, потому эти угрозы воспринял всерьез. Вот и велел Федьке на время скрыться. Хорошо, что к вам дело попало, Иван Дмитриевич. Уверен, что разберетесь.

Степан Порфирьевич открыл ящик стола и вытащил оттуда набитый бумажник:

– Сколько?