Напиши себе некролог

– Удалось вчера подслушать его разговор с неким Михаилом Завьяловым. Тоже студент Института путей сообщения, но курсом постарше. И статус его в революционной организации явно выше, потому что Каретный сперва отчет перед ним держал, а потом выслушивал указания. И указаниями остался недоволен. Ему, по его словам, страшно надоело носить туда-сюда книжки и разъяснять сочувствующим идеи… – Фрелих достал листочек, на котором записал фамилии авторов революционной литературы, – Чернышевского, Герцена, Маркса, Акунина…

– Бакунина, – поправил агента Крутилин. – Знаю его лично. Редкий мерзавец. Участвовал в восстаниях в Париже, Праге, Дрездене, был приговорен к смертной казни в Саксонии, но потом был помилован и выслан в Россию. Сидел в Петропавловке, Шлиссельбурге, после кончины императора Николая тюремное заключение ему заменили вечной ссылкой в Сибирь. Оттуда негодяй, конечно, дал деру. Ныне прячется в Европе.

– Не знал, что вы столь осведомлены в делах политических, Иван Дмитриевич, – признался Яблочков. – Думал, только по уголовным!

– Летом 1862 года меня откомандировали в распоряжение петербургского вице-губернатора бороться с поджогами. Никто в них так и не признался, поэтому пересажали в тюрьмы всех неблагонадежных. Мне тогда Владимира четвертой степени дали. Так что публику эту я хорошо знаю. И считаю, наблюдение за Каретным следует прекратить. А вот Завьяловым заняться вплотную.

2 июля 1871 года, пятница

Завьялов оказался более опытным конспиратором, и в первый день слежки Фрелих его «потерял». Поэтому с воскресенья следили уже за ним вдвоем вместе с Яблочковым. И к исходу следующей недели выяснили, что, кроме Каретного, Завьялов снабжает литературой еще троих распространителей. И что в комнате на Обуховском проспекте, которую снимает, он ее не хранит – в его отсутствие туда проник с помощью отмычек Яблочков и тщательно обыскал. Предположили, что Завьялов прячет книги у своей зазнобы белошвейки Скляренко, в мастерскую которой на Гороховой улице он по несколько раз в день заглядывал. Туда с обыском и нагрянули. И быстро нашли примитивный тайник за громоздким буфетом.

– Это не мои, Мишины, – заявила перепуганная швея.

Но Завьялов, пришедший через полчаса после начала обыска, сделал круглые глаза:

– Впервые их вижу.

Посмотрев на него с презрением, Яблочков сообщил ошарашенной Скляренко:

– Вы арестованы за хранение запрещенной литературы.

– Я? Миша, как же так? Ты просил их спрятать, а меня теперь в тюрьму?

– Уведите, – приказал Яблочков Фрелиху.

Тот грубо дернул несчастную швею за руку, и она повалилась вместе со стулом. Фрелих пнул ее ногой:

– Вставай.

Завьялов сжал кулаки, закрыл в гневе глаза, но защищать подругу не рискнул. Когда ее увели, Яблочков стал ходить вокруг него кругами:

– Вам разве ее не жалко? Сами-то будете сидеть в камере для дворян со всеми удобствами, обеды из кухмистерской лопать. А бедняжка будет кормить вшей в общей камере вместе с воровками и проститутками. А ночью, когда начальство уйдет, ей предстоит общение с надзирателями. Очень тесное. И не с одним, а сразу со всеми.

– Замолчите, – не выдержал Завьялов. Его трясло. Не будь в мастерской троих сыскных агентов, он бы накинулся на чиновника для поручений с кулаками.

– А ведь жертвуете вы собственной подругой напрасно, – продолжил Яблочков. – Мы и так знаем, кого вы снабжаете литературой: помощника присяжного поверенного Пискунова, учителя гимназии Проталинского, студента Каретного. Все они уже задержаны и скоро дадут на вас показания. Вкупе с заявлением Скляренко, что книжечки принадлежат вам, этого будет достаточно для предъявления обвинения. Может, пожалеете девицу? Она ведь вас любит.

– Если признаюсь, Надю отпустите?

– Признания маловато будет.

– А что вы хотите? Стукачом не стану.

– И не надо. Я ведь из сыскной, не из Охранки. Окажите нам услугу, и мы про вас забудем. Даже книжечки ваши не заберем.

Встреча Завьялова с Каретным состоялась через пару часов в том же ретираднике Петергофского вокзала, в котором неделю назад их подслушал Фрелих. Теперь вместе с ним в кабинке заперся Яблочков.

– Я тогда сдуру решил, что Каретный никакой не революционер, а обыкновенная «тетка»[80], – признался Фрелих. – Кто еще, кроме них, встречается в сортирах?

– Тише, – прижал палец к губам Арсений Иванович, – кажется, кто-то идет.

В соседнюю кабинку, в которой прятался Завьялов, постучали условным стуком – три коротких удара, потом пауза, потом еще три раза. Михаил отпер щеколду, Каретный вошел, после коротких приветствий Леонид доложился:

– Евгений Тарусов все больше проникается нашими идеями.

– А его сестрица?

– Таня больше интересуется мной, нежели революцией. Но у нее добрая сострадательная душа. А вот Выговский…

– Это что за гусь?

– Помощник моего будущего тестя. Чуть меня не побил, когда я посоветовал ему «Катехизис» Бакунина. Удивительно! Десять лет назад был исключен из университета за участие в студенческих волнениях. Я думал, мы – единомышленники. Но, видимо, служба в сыскной его изменила.