Наполеон

Было пять часов. Простреливаемый пулями мост всё ещё оставался пустым. Статуя святого давно лишилась головы, снесённой пушечным ядром. Бертье докладывал, что Даллемань уже сформировал штурмовую колонну и что первая бригада дивизии Жубера, еле живая после форсированного марша, входит в город. Ожеро также был неподалёку: он двигался снизу по Боргеттской дороге. Бонапарт сложил подзорную трубу. Решающий момент приближался. Он может дать Жуберу и Ожеро час на то, чтобы прийти в себя и немного отдохнуть; кавалерии Бомона он даст на отдых чуть больше времени. А пока можно спуститься к штурмовой колонне, поговорить с людьми, передать им частичку собственного духа; эта отчаянная атака моста не могла, не должна была захлебнуться.

Вместе с Саличетти и Бертье он спустился по лестнице. Когда они оказались на улице, гусарский лейтенант доложил, что Бомон нашёл брод. Он приказал передать Бомону, чтобы тот немедленно начинал переправу. Бомон был мямлей до мозга костей. Разведать брод и не решиться форсировать реку — это как раз в его стиле. Если бы на его месте был Стенжель!

Широкая эспланада между барочной церковью Сан Джакомо и воротами, выходившими на Адду, была забита пехотой, карабинерами и гренадерами колонны Даллеманя. Три с половиной тысячи солдат стояли в тесном строю. Там был и Массена, смуглое лицо которого горело от близости схватки; Даллемань, Ланюсс и Ланн заканчивали последние приготовления. Едва Бонапарт, сопровождаемый Бертье, двинулся в сторону Массена, как к командующему приблизился неправдоподобно высокий офицер с длинным, жёлтым лицом и отдал честь. Он хорошо знал этого человека. Швейцарец Дюпа командовал вторым батальоном карабинеров. Он славился на всю армию как своей смелостью, так и комичной торжественной мрачностью.

   — Что, храбрец? — спросил его Бонапарт. Он готов был обнять каждого из своих солдат.

Дюпа снова торжественно отсалютовал ему.

   — Хочу подать жалобу, мой генерал. Во главу колонны поставили гренадеров. Эта привилегия принадлежит моему отряду. Я имею честь требовать её соблюдения, мой генерал. — И гигант снова отдал честь, оставаясь предельно серьёзным.

Бонапарт улыбнулся:

   — Конечно, майор! Это право стрелков. Никто не лишит вас славы, к которой вы стремитесь. Массена! Второй батальон карабинеров настаивает на том, чтобы возглавить колонну. В такой просьбе отказать нельзя. Пропустите батальон вперёд!

Дюпа снова торжественно отсалютовал.

   — «Спасибо, мой генерал!

Этот случай потряс его до глубины души: вот тот дух, который он — и только он — сумел разжечь в этих оборванных, готовых взбунтоваться солдатах, встреченных им в Ницце. За какой-нибудь месяц они полностью переменились. С такими частями, требующими послать их на почти верную смерть, можно завоевать весь мир! Он стоял среди гренадеров, которые при его виде смеялись и громко кричали:

   — Ну когда же мы пойдём в атаку, генерал? Дьявол! Мы. схватим простуду, пока дождёмся приказа!

Он тоже смеялся, стоя в самой гуще своих солдат.

   — Конечно, я мог бы отдать приказ хоть сейчас, мои храбрецы! Но какой в этом толк? На середине моста вы остановитесь и устроите перестрелку с врагом, а тогда пиши пропало — всё пойдёт насмарку! Мне нужны парни, которые пройдут мост из конца в конец и которых ничто не сможет остановить!

Тут вся толпа громко завопила:

   — Приказывай, генерал! Приказывай! Сам увидишь! Мы не остановимся! Мы вышибем этих проклятых австрияк! Загоним им штыки в брюхо! — Они заверяли его в своём яростном желании идти в атаку, выкрикивая самые непристойные ругательства и угрозы в адрес врага. Неистовое возбуждение пылало в нем, толкало его тщедушную фигурку туда и сюда. Они с таким азартом требовали приказа, как будто их ждала не смерть, а неслыханно сладострастная оргия.

Момент приближался. Он позвал Бертье и приказал ему отправить приказ Сюньи усилить артиллерийский огонь.

Грохот пушек заглушал слова, но он всё ещё ходил между этими людьми, горячечно, фантастически возбуждёнными близостью неминуемой смерти, навстречу которой им предстояло идти.

Он смеялся, говоря с ними, и сам преображался под влиянием овладевшего им душевного опьянения.

Внезапно Бонапарт изменил тон. Он больше не шутил.

   — Ничто не может остановить нас, мои храбрецы! Что значит этот мостик, эта речушка для таких солдат, как вы? Мы выбьем австрийцев, этих трусливых наёмников, с той стороны, вышибем их из Италии! Я обещал повести вас к славе! Сегодня вы завоюете славу — славу, которая разнесётся по всей Европе и обессмертит ваши имена!

Они подхватили это слово, полное таинственного очарования, и по рядам понеслось:

   — Слава! Слава! Давай приказ, генерал! Давай приказ!

Их крики заставили Бонапарта безумно расхохотаться.

Это было общее помешательство, которое коснулось и его.