Этому процессу, неумолимо ведущему к пропасти, можно найти несколько объяснений. Прежде всего ошибкой было то, что Наполеон не признавал естественных границ любого роста. Продолжая добиваться успеха, Наполеон попал в порочный круг: он оказался совершенно в новых условиях, лицом к лицу с новыми неразрешимыми проблемами. Наполеон не замечал рисков, которые следовали один за другим, и в конце концов покинул «завоеванный рынок» (Западная Европа), чтобы начать освоение, по словам Клаузевица, «неизвестных земель». В «освоении» богатых и небольших государств он применял свою обычную стратегию, в основе которой лежала быстрая, молниеносная победа. Выйдя за «естественные границы» своей империи, то есть Франции и богатых провинций вдоль рек Рейна и По, он стал жертвой закона убывающей рентабельности. Во время испанской и российской кампаний финансирование Великой армии было практически парализовано по причине возникшего так называемого эффекта ножниц. Невысокие доходы, поступающие от новых завоеваний, были ограничены возможностями слабой местной экономики, так что стоимость завоеваний и оккупации новых земель оказалась гораздо выше предполагаемой, а местное население выказывало гораздо менее дружелюбия, чем это было в Италии и Германии.
Другая управленческая ошибка Наполеона состояла в том, что он не понял, что качества, которые были ему полезны для построения империи, могут в дальнейшем обернуться против него. Получая удовольствие от испытания своих сил и от самой игры, Наполеон со всей присущей ему энергией преодолевал воображаемые трудности. По мнению Бальзака, у Наполеона было даже «инстинктивное чувство опасности в том, что касалось управления». Эта черта характера имеет нечто общее с нарциссизмом, поскольку, по мнению Матье Мале, «вся его мораль зависела только от его знаний, она ничего не имела общего с инстинктивной потребностью и еще меньше — с чувствами. […] Очевидно, что, на его взгляд, человеческая судьба была не более чем партией в шахматы; люди, религии, мораль, привязанности, интересы — не более чем пешками или фигурами, которые он передвигал и которыми, по необходимости, пользовался». Меттерних говорит то же самое: «Наполеон считал себя человеком, не имеющим себе равных во всем мире. По его мнению, он создан для того, чтобы управлять и направлять умы по собственному разумению».
Если Наполеон сумел подняться до статуса императора, то произошло это только благодаря огромному упорству, которое его современники считали «невозможным», однако новые его проекты способствовали скорее упадку созданной им империи, нежели ее укреплению. Недостаточная прозорливость на стадии зрелости империи была лишь оценочной ошибкой, но склонность идти на значительные риски, повинуясь внезапному импульсу, — это уже сущностная характеристика его личности. Пересматривать свои методы он не собирался, ибо это означало пересмотр собственного характера, поэтому для Наполеона очень повысился риск выпасть из реальности, уступить желанию сделать быстрый ход, потеряв разом четкое видение перспективы и хорошо продуманные цели. Впрочем, недостаток рассудительности у предпринимателей встречается нередко. Отчасти это можно объяснить состоянием экзальтированности и крайнего возбуждения, которое обязательно захлестывает руководителя на разных стадиях исполнения его проекта. Так, когда Наполеон пустился на завоевание России, не добившись мира в Испании, создалось впечатление, будто он бросил одно дело, как только столкнулся с трудностями. И тем не менее, бросив на полдороге много второстепенных проектов, он пошел на риск быть непонятым своим окружением и союзниками, которые стали считать его человеком ненадежным, исчерпавшим самого себя.